Колизей - История Древнего мира Колизей - История Древнего мира
Главная Контакты В избранное
    • Страница 1 из 12
    • 1
    • 2
    • 3
    • 11
    • 12
    • »
    Модератор форума: Баст  
    Литературная страничка
    РимскийДата: Вторник, 09.06.2009, 17:47 | Сообщение # 1
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Привет всем! Делитесь любимыми произведениями, своим настроением! smile

    Хочу начать с этого стихотворения. Маргарита Пушкина (перевод Киплинга "If")

    ЕСЛИ

    Если мир вокруг безумен и во всем винит тебя.
    А ты отчаянно спокоен и голова твоя светла,
    Если нет тебе доверья, никто руки не подает.
    А ты в себя все так же веришь, упрямо двигаясь вперед,
    Если кем-то ты обманут, и ложь смеется над тобой,
    А ты обманщиков прощаешь, превозмогая в сердце боль,
    Если ненависть вопьется в тебя отравленным шипом,
    А ты, шипа не замечая, откликнешься на зло добром,
    Если цепи ожиданья все тяжелей и тяжелей.
    А ты цветами их украсил и ждешь прихода лучших дней,
    Если ты под стать павлину не станешь хвастать красотой,
    А будешь говорить понятно и просто быть самим собой,
    Если в небо ты уходишь в мечтах о чем-то о своем,
    Но не даешь надеть на душу иллюзий тяжкое ярмо,
    Если ты способен мыслить и понимать, где явь, где сон,
    Не превратив луч озаренья в пустой ненужный людям звон,
    Если Счастье и Невзгоды заходят , не спросясь в твой дом,
    А ты встречаешь их достойно, сажаешь за одним столом,
    Если дело твоей жизни невеждой брошено в огонь,
    А ты все начинаешь снова – от пустоты, из ничего,
    Если слушал ты, не дрогнув, ту правду, что считал своей,
    Хотя ее обезобразил поток неистовых речей,
    Если все свои победы легко на карту ставишь ты,
    А, проиграв, не унываешь и ищешь новые пути,
    Если чувства отгорели, и холод царствует в груди,
    В кулак ты собираешь Волю и говоришь себе: «Иди!»
    Если честен ты с толпою и прост в беседах с королем,
    И друга лестью не чаруешь, не избегаешь встреч с врагом,
    Если каждому мгновенью ты придаешь особый смысл,
    За 60 секунд способен увидеть прожитую жизнь…
    Тогда Земля в твоем владенье –
    Величье гор и буйство рек,
    Есть в этом бОльшее, поверь мне,
    Тогда, мой сын, ты – Человек!


     
    БастДата: Вторник, 09.06.2009, 21:53 | Сообщение # 2
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    СИЛЬНО!!!!... Энциклопедия жизни и пути решения для сильного человека..для сильного духом. Жалко большое очень, хотела бы выучить наизусть.

    Я люблю стихи о любви... Это Евтушенко.

    Всегда найдется женская рука,
    чтобы она, прохладна и легка,
    жалея и немножечко любя,
    как брата, успокоила тебя.

    Всегда найдется женское плечо,
    чтобы в него дышал ты горячо,
    припав к нему беспутной головой,
    ему доверив сон мятежный свой.

    Всегда найдутся женские глаза,
    чтобы они, всю боль твою глуша,
    а если и не всю, то часть ее,
    увидели страдание твое.

    Но есть такая женская рука,
    которая особенно сладка,
    когда она измученного лба
    касается, как вечность и судьба.

    Но есть такое женское плечо,
    которое неведомо за что
    не на ночь, а навек тебе дано,
    и это понял ты давным-давно.

    Но есть такие женские глаза,
    которые глядят всегда грустя,
    и это до последних твоих дней
    глаза любви и совести твоей.

    А ты живешь себе же вопреки,
    и мало тебе только той руки,
    того плеча и тех печальных глаз...
    Ты предавал их в жизни столько раз!

    И вот оно - возмездье - настает.
    "Предатель!"- дождь тебя наотмашь бьет.
    "Предатель!"- ветки хлещут по лицу.
    "Предатель!"- эхо слышится в лесу.

    Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
    Ты сам себе все это не простишь.
    И только та прозрачная рука
    простит, хотя обида и тяжка,

    и только то усталое плечо
    простит сейчас, да и простит еще,
    и только те печальные глаза
    простят все то, чего прощать нельзя...

    1961


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Среда, 10.06.2009, 15:44 | Сообщение # 3
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Красивые слова...а мне нравится Александр Блок) вот один из его стихов:

    Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни.
    Тихо плещется озеро, полное сна.
    Сквозь деревья блестят городские огни,
    В темном небе роскошная светит луна.
    В сердце нашем огонь, в душах наших весна.
    Где-то скрипка рыдает в ночной тишине,
    Тихо плещется озеро, полное сна,
    Отражаются звезды в его глубине.
    Дремлет парк одинокий, луной озарен,
    Льется скрипки рыдающий жалобный зов.
    Воздух весь ароматом любви напоен,
    Ароматом незримых волшебных цветов.
    В темной бездне плывет одиноко луна.
    Нам с тобой хорошо. Мы с тобою одни.
    Тихо плещется озеро, полное сна.
    Сквозь деревья блестят городские огни.

    31 октября 1897


     
    БастДата: Среда, 10.06.2009, 18:31 | Сообщение # 4
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни.
    Тихо плещется озеро, полное сна.



    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    LeontichДата: Среда, 10.06.2009, 18:42 | Сообщение # 5
    Группа: Всадники
    Сообщений: 86
    Награды: 1
    Замечания: 0%
    Статус: Offline
    Вау! Какая анимашка! cool

    Quote (Римский)
    Красивые слова...а мне нравится Александр Блок) вот один из его стихов:

    Тоже люблю творчество Блока smile . Особенно это:

    РУСЬ

    Ты и во сне необычайна.
    Твоей одежды не коснусь.
    Дремлю — и за дремотой тайна,
    И в тайне — ты почиешь, Русь.

    Русь, опоясана реками
    И дебрями окружена,
    С болотами и журавлями,
    И с мутным взором колдуна,

    Где разноликие народы
    Из края в край, из дола в дол
    Ведут ночные хороводы
    Под заревом горящих сел.

    Где ведуны с ворожеями
    Чаруют злаки на полях
    И ведьмы тешатся с чертями
    В дорожных снеговых столбах.

    Где буйно заметает вьюга
    До крыши — утлое жилье,
    И девушка на злого друга
    Под снегом точит лезвее.

    Где все пути и все распутья
    Живой клюкой измождены,
    И вихрь, свистящий в голых прутьях,
    Поет преданья старины...

    Так — я узнал в моей дремоте
    Страны родимой нищету,
    И в лоскутах ее лохмотий
    Души скрываю наготу.

    Тропу печальную, ночную
    Я до погоста протоптал,
    И там, на кладбище ночуя,
    Подолгу песни распевал.

    И сам не понял, не измерил,
    Кому я песни посвятил,
    В какого бога страстно верил,
    Какую девушку любил.

    Живую душу укачала,
    Русь, на своих просторах ты,
    И вот — она не запятнала
    Первоначальной чистоты.

    Дремлю — и за дремотой тайна,
    И в тайне почивает Русь.
    Она и в снах необычайна,
    Ее одежды не коснусь.


    Археология 3D - археология в трёхмерной графике
     
    РимскийДата: Четверг, 11.06.2009, 12:13 | Сообщение # 6
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Согласен с тобой, Леонтич)

    Понравился рассказ Татьяны Толстой "Свидание с птицей". Если есть желание, почитайте)

    СВИДАНИЕ С ПТИЦЕЙ

    Татьяна Толстая


    - Мальчики, домо-ой! Ужинать!
    Мальчики, по локоть в песке, подняли головы, очнулись: мама стоит на
    деревянном крылечке, машет рукой: сюда, сюда, давайте! Из двери пахнет
    теплом, светом, домашним вечером.
    Действительно, уже темно. Сырой песок холодит коленки. Песочные башни,
    рвы, ходы в подземелья - все слилось в глухое, неразличимое, без очертаний.
    Где дорожка, где влажные крапивные заросли, дождевая бочка - не разобрать.
    Но на западе еще смутно белеет. И низко над садом, колыхнув вершины темных
    древесных холмов, проносится судорожный, печальный вздох: это умер день.
    Петя быстро нашел на ощупь тяжелые металлические машинки - краны,
    грузовички; мама притопывала ногой от нетерпения, держась за ручку двери, а
    маленький Ленечка еще покапризничал, но и его подхватили, затащили, умыли,
    вытерли крепким вафельным полотенцем вырывающееся лицо.
    Мир и покой в кругу света на белой скатерти. На блюдечках - веер сыра,
    веер докторской колбасы, колесики лимона - будто разломали маленький желтый
    велосипед; рубиновые огни бродят в варенье.
    Перед Петей поставили огромную тарелку с рисовой кашей; тающий остров
    масла плавает в липком Саргассовом море. Уходи под воду, масляная Атлантида.
    Никто не спасется. Белые дворцы с изумрудными чешуйчатыми крышами, ступенчатые храмы с высокими дверными проемами, прикрытыми струящимися занавесами из павлиньих перьев, золотые огромные статуи, мраморные лестницы, уходящие ступенями глубоко в море, острые серебряные обелиски с надписями на неизвестном языке - нее, все уйдет под воду. Прозрачные зеленые океанские волны уже лижут уступы храмов; мечутся смуглые обезумевшие люди, плачут дети... Грабители тащат драгоценные, из душистого дерева, сундуки, роняют; развевается ворох летучих одежд... ничего не пригодится, ничего не понадобится, никто не спасется, все скользнет, накренившись, в теплые прозрачные волны... Раскачивается золотая,
    восьмиэтажная статуя верховного бога с третьим глазом по лбу, с тоской
    смотрит на восток...
    - Прекрати баловство с едой!
    Петя вздрогнул, размешал масло. Дядя Боря, мамин брат, - мы его не
    любим - смотрит недовольно; борода черная, в белых зубах папироса; курит,
    придвинувшись к двери, приоткрыв щель в коридор. Вечно он пристает, дергает,
    насмехается - что ему надо?
    - Давайте, пацаны, быстро в постель. Леонид сейчас заснет.
    В самом деле, Ленечка опустил носик в кашу, медленно возит ложкой в
    клейкой гуще. Ну а Петя совершенно не собирается спать. Если дяде Боре
    хочется свободно курить, пусть идет на крыльцо.
    И пусть не лезет в душу.
    Съев погибшую Атлантиду, дочиста выскребя ложкой океан, Петя сунул губы
    в чашку с чаем - поплыли масляные пятна. Мама унесла заснувшего Ленечку,
    дядя Боря сел поудобнее, курит открыто. Дым от него идет противный, тяжелый.
    Тамила - та всегда курит что-то душистое. Дядя Боря прочел Петины мысли,
    полез выпытывать:
    - Опять ходил к своей сомнительной приятельнице?
    Да, опять. Тамила - не сомнительная, она заколдованная красавица с
    волшебным именем, она жила на стеклянной голубой горе с неприступными
    стенами, на такой высоте, откуда виден весь мир, до четырех столбов с
    надписями: "Юг", "Восток", "Север", "Запад". Но ее украл красный дракон,
    полетал с ней по белу свету и завез сюда, в дачный поселок. И теперь она
    живет в самом дальнем доме, в огромной комнате с верандой, заставленной
    кадками с вьющимися китайскими розами, заваленной старыми книжками,
    коробками, шкатулками и подсвечниками, курит тонкие сигаретки из длинного
    мундштука, звенящего медными колечками, пьет что-то из маленьких рюмочек,
    качается в кресле и смеется, будто плачет. А на память о драконе носит
    Тамила черный блестящий халат с широченными рукавами, и на спине - красный
    злобный дракон. А черные спутанные волосы висят у нее прямо до ручки кресла.
    Когда Петя вырастет, он женится на Тамиле, а дядю Борю заточит в башню. Но
    потом, может быть, пожалеет и выпустит.
    Дядя Боря опять прочел Петины мысли, захохотал и запел - ни для кого,
    но обидно:
    А-а-ана была портнихой,
    И шила гладью.
    Па-а-атом пошла на сцену.
    И стала - актрисой!
    Тарьям-пам-пам!
    Тарьям-пам-пам!
    Нет, нельзя его выпускать из башни. Мама вернулась к столу.
    - Деда кормили? - Дядя Боря цыкая зубом как ни в чем не бывало.
    Петин дедушка лежал больной в задней комнате, часто дышал, смотрел в
    низкое окно, тосковал.
    - Не хочет он, - сказала мама.
    - Не жилец, - цыкнул дядя Боря. И опять засвистел тот же гнусный
    мотивчик: тарьям-пам-пам!
    Петя сказал "спасибо", ощупал в кармане спичечный коробок с сокровищем
    и пошел в кровать - жалеть дедушку и думать о своей жизни. Никто не смеет
    плохо говорить про Тамилу. Никто ничего не понимает.
    ...Петя играл в мяч у дальней дачи, спускающейся к озеру. Жасмин и
    сирень разрослись так густо, что и калитку не найдешь. Мяч перелетел через
    кусты и пропал в чужом саду. Петя перелез через забор, пробрался -
    открылась цветочная лужайка с солнечными часами посредине, просторная
    веранда - и там он увидел Тамилу. Она раскачивалась на черном
    кресле-качалке, в ярко-черном халате, нога на ногу, наливала себе из черной
    бутылки, и веки у нее были черные и тяжелые, и рот красный.
    Привет! - крикнула Тамила и засмеялась, будто заплакала. - А я тебя
    жду!
    Мячик лежал у ее ног, у расшитых цветами тапочек. Она качалась
    взад-вперед, взад-вперед, и синий дымок поднимался из ее позванивающего
    мундштука, а на халате был пепел.
    - Я тебя жду, - подтвердила Тамила. - Ты меня можешь расколдовать?
    Нет?.. Что ж ты... А я-то думала. Ну, забирай свой мячик.
    Пете хотелось стоять, и смотреть на нее, и слушать, что она еще скажет.
    - А что вы пьете? - спросил он.
    - Панацею, - сказала Тамила и выпила еще. - Лекарство от всех зол и
    страданий, земных и небесных, от вечернего сомнения, от ночного врага. А ты
    лимоны любишь?
    Петя подумал и сказал: люблю.
    - Ты, когда лимоны будешь есть, косточки для меня собирай, ладно? Если
    сто тысяч лимонных косточек собрать и бусы нанизать, можно полететь, даже
    выше деревьев, знаешь? Хочешь, вместе полетим, я одно место покажу, там клад
    зарыт, только вот слово забыла, каким клад открывается. Может быть, вместе
    подумаем.
    Петя не знал, верить или не верить, но хотелось смотреть и смотреть на
    нее, как она говорит, как качается в диковинном кресле, как звенят медные
    колечки. Она его не поддразнивала, не заглядывала в глаза, проверяя: ну как?
    интересно я рассказываю, а? нравится? Просто качалась и звенела, черная и
    длинная, и советовалась с Петей, и он понял: это будет его подруга на веки
    веков.
    Он подошел поближе, посмотреть на удивительные кольца, блестевшие на ее
    руке. Трижды обвила палец змея с синим глазом, а рядом распласталась, мигая серебряная жаба. Змею Тамила сняла и дала посмотреть, а жабу снять не позволила:
    - Что ты, что ты, эту снимешь - конец мне. Рассыплюсь черным
    порошком, разнесет ветром. Она меня бережет. Мне ведь семь тысяч лет, а ты
    как думал?
    Это правда, ей семь тысяч лет, но пусть живет, пусть не снимает кольца!
    Сколько же она всего видела! Она и гибель Атлантиды видела - пролетали над
    гибнущим миром в бусах из лимонных косточек. Ее и на костре хотели сжечь, за
    колдовство, потащили, а она вырвалась - и под облака: бусы-то на что? А вот
    дракон украл ее, унес со стеклянной горы, из стеклянного дворца, а бусы там
    и остались - висят на зеркале.
    - А ты хочешь на мне жениться? Петя покраснел и сказал: хочу.
    - Договорились. Только не подведи! А наш союз мы скрепим честным
    словом и шоколадными конфетами
    И дала целую вазу конфет. Она только их и ела. И пила из черной
    бутылки.
    - Хочешь книжки посмотреть? Вон там свалены.
    Петя пошел к пыльной куче, раскрыл наугад. Открылась цветная картинка:
    вроде бы лист из ниши, но буквы не прочесть, а наверху, в углу, большая
    цветная буква, вся заплетенная плоской лентой, травами и колокольчиками, и
    над ней птица - не птица, женщина - не женщина.
    - Это что? - спросил Петя.
    - Кто их знает. Это не мои, - раскачивалась звенящая Тамила, пуская
    дым.
    - А почему птица такая?
    - Покажи. Ах, птица-то. Это птица Сирин, птица смерти. Ты ее бойся:
    задушит. Слышал вечером, как в лесу кто-то жалуется, кукует? Это она и есть.
    Это птица ночная. А есть птица Финист. Она часто ко мне летала, а потом я с
    ней поссорилась. А то есть еще птица Алконост. Та утром встает, на заре, вся
    розовая, прозрачная, насквозь светится, с искорками. Она гнездо вьет на
    водяных лилиях. Несет одно яйцо, очень редкое. Ты знаешь, зачем люди лилии
    рвут? Они яйцо ищут. Кто найдет, на всю жизнь затоскует. А все равно ищут,
    все равно хочется. Да у меня оно есть - подарить?
    Тамила качнулась на черном гнутом кресле, пошла куда-то в глубь дома.
    Бисерная подушечка свалилась с сиденья. Петя подобрал - она была
    прохладная. Тамила вернулась - на ладони каталось, позвякивая об изнанку
    колец, маленькое, стеклянное какое-то, розовое волшебное яичко, туго набитое
    золотыми искрами.
    - Не боишься? Держи! Ну, приходи в гости. - Она засмеялась и упала в
    гнутое кресло, закачала сладкий, душистый воздух.
    Петя не знал, как это - затосковать на всю жизнь, и яичко взял.
    Точно, он на ней женится. Раньше он собирался жениться на маме, но раз
    уж он обещал Тамиле... Маму он тоже с собой обязательно возьмет; можно, в
    конце концов, и Ленечку... а дядю Борю - ни за что. Маму он очень, очень
    любит, но таких странных, чудесных историй, как у Тамилы, от нее никогда не
    услышишь. Поешь да умойся - вот и весь разговор. И что купили - луку или
    там рыбу.
    А про птицу Алконост она слыхом не слыхала. И лучше не говорить. А
    яичко положить в спичечный коробок и никому не показывать.
    Петя лежал в кровати и думал, как он будет жить с Тамилой в большой
    комнате с китайскими розами. Он будет сидеть на ступеньках веранды и
    стругать палочки для парусника, и назовет его Летучий Голландец. Тамила
    будет качаться в кресле, пить панацею и рассказывать. А потом они сядут на
    Летучий Голландец, флаг с драконом - на верхушке мачты, Тамила в черном
    халате на палубе, - солнце, брызги в лицо, - поедут на поиски пропавшей,
    соскользнувшей в зеленые зыбкие океанские толщи Атлантиды.
    Он раньше жил себе - просто: стругал палочки, копался в песке, читал
    книжки с приключениями; лежа в кровати, слушал, как ноют, беспокоятся за
    окном ночные деревья, и думал, что чудеса - на далеких островах, в
    попугайных джунглях, или в маленькой, суживающейся книзу Южной Америке, с
    пластмассовыми индейцами и резиновыми крокодилами. А мир, оказывается, весь
    пропитан таинственным, грустным, волшебным, шумящим в ветвях, Колеблющимся в
    темной воде. По вечерам они с мамой гуляют над озером: солнце садится за
    зубчатый лес, пахнет черникой, еловой смолой, высоко над землей золотятся
    красные шишки. Вода в озере кажется холодной, а попробуешь рукой - так даже
    горячая. По высокому берегу ходит большая седая дама в сливочном платье;
    ходит медленно, опираясь на трость, улыбается ласково, а глаза у нее темные
    и взгляд пустой. Много лет назад ее маленькая дочка утонула в озере, а мать
    ждет ее домой: пора ложиться спать, а дочки все нет и нет. Седая дама
    останавливается и спрашивает: "Который час?" - и, услышав ответ, качает
    головой: "Подумайте-ка!" А когда пойдешь назад, она опять остановится и
    спросит: "Который час?"
    Пете жалко даму, с тех пор как он знает ее секрет. Но Тамила говорит,
    что маленькие девочки не тонут, просто не могут утонуть. У детей есть жабры;
    попадут под воду - и превращаются в рыбок, правда не сразу. Плавает девочка
    серебряной рыбкой, высунет головку, хочет позвать мать, а голоса-то нет...
    А тут, неподалеку, есть заколоченная дача. Никто в нее не приезжает,
    крылечко подгнило, ставни наглухо забиты, заросли дорожки. В этой даче было
    совершено злодейство, и после уж никто там жить не может. Хозяева пробовали
    уговорить жильцов и даже большие деньги предлагали - только живите; нет,
    никто не едет. Одни все-таки решились, но и трех дней не прожили: огни сами
    гаснут, и вода в чайнике кипеть не хочет, не сохнет мокрое белье, сами по
    себе тупеют ножи, и дети всю ночь не могут закрыть глаза, а сидят белыми
    столбиками в постельках.
    А вон в ту сторону - видишь?.. - ходить нельзя, там темный еловый
    лес, сумрак, гладко подметенные дорожки, белые поляны с цветами дурмана.
    Там-то, среди ветвей, и живет птица Сирин, птица смерти, большая, как
    тетерев. Петин больной дедушка боится птицы Сирин - сядет к нему на грудь и
    задушит. У нее на каждой ноге по шесть пальцев, кожистые, холодные,
    мускулистые, а лицо как у спящей девочки. Куу-гу! Куу-гу! - кричит вечерами
    птица Сирин, копошится в еловой чаще. Не пускайте ее к дедушке, закройте
    плотнее окна, двери, зажгите лампу, давайте читать вслух! Но дедушка боится,
    смотрит в тревоге в окно, дышит тяжело, перебирает одеяло руками. Куу-гу!
    Куу-гу! Что тебе от нас надо, птица? Не трогай нашего дедушку! Дедушка, не
    смотри так в окно, что ты там видишь? Это лапы елей машут в темноте, это
    просто ветер волнуется, не может уснуть. Дедушка, вот же мы все тут! Лампа
    горит, и скатерть белая, и я вырезал кораблик, а Ленечка нарисовал петушка!
    Дедушка?!
    - Идите, идите, дети, - мама гонит из дедушкиной комнаты,
    нахмурилась, слезы на глазах. Черные кислородные подушки лежат в углу на
    стуле - отгонять птицу Сирин. Всю ночь она летает над домом, царапается в
    окна, а под утро, найдя щелочку, забирается, тяжелая, на подоконник, на
    кровать, ходит пешком по одеялу - ищет дедушку. Мама хватает черную страшную
    подушку, кричит, машет, гонит птицу Сирин... прогнала.
    Петя рассказывает Тамиле про птицу: может быть, она знает какое-нибудь
    снадобье, петушиное слово против птицы Сирин? Но Тамила печально качает
    головой: нет; было, но все осталось там, на Стеклянной горе. Дала бы она дедушке охранное кольцо с жабой - да ведь сама тут же рассыплется черным порошком... И пьет из черной бутылки.
    Странная она! Хочется думать про нее, про то, что она говорит, слушать,
    какие ей сны снятся; хочется сидеть на ступеньках ее веранды - ступеньках
    дома, где все можно: есть хлеб с вареньем немытыми руками, сутулиться,
    грызть ногти, ходить ботинками - если вздумается - прямо по клумбам, и
    никто не закричит, не укажет, не призовет к порядку, чистоте и здравому
    смыслу. Можно взять ножницы и вырезать из любой книжки понравившуюся
    картинку - Тамиле все равно, она и сама может вырвать картинку и вырезать,
    только у нее выходит криво. Можно говорить все, что в голову придет, и не
    бояться насмешек: Тамила грустно качает головой, понимая; а если и засмеется
    - как будто заплачет. Попросишь - она и в карты сыграет: в дурачка, в
    пьяницу, но играет она плохо, путает карты и проигрывает.
    И все разумное, скучное, привычное - все остается по ту сторону
    заросшей цветущим кустарником ограды.
    Ах, не хочется уходить! Дома надо молчать и про Тамилу (вырасту,
    поженимся, тогда и узнаете), и про Сирин, и про искристое яйцо птицы
    Алконост, владелец которого затоскует на всю жизнь... Петя вспомнил про
    яйцо, достал из спичечного коробка, сунул под подушку и поплыл на Летучем
    Голландце по черным ночным водам.
    Утром дядя Боря с опухшим лицом курил натощак на крыльце. Черная борода
    вызывающе торчала, глаза брезгливо прищурились. Увидев племянника, он опять
    засвистел вчерашнее, противное... И засмеялся. Зубы - редко видимые из-за
    бороды - были как у волка. Черные брови поползли вверх.
    - Салют юному романтику! - бодро крикнул дядя. - Давай-ка, Петр,
    седлай велосипед - и в лавку! Матери нужен хлеб, а мне возьмешь две пачки
    "Казбека". Тебе отпустят, отпу-устят! Нинку я знаю, она детям до
    шестнадцати чего хочешь отпустит! ..
    Дядя Боря открыл рот и захохотал. Петя взял рубль и вывел из сарая
    запотевшего "Орленка". На рубле маленькими буковками - непонятные,
    оставшиеся от атлантов слова: бир сум. Бир сом. Бир манат. А пониже -
    угроза: "Подделка государственных казначейских билетов преследуется по
    закону", - слова скучные, взрослые. Трезвое утро вымело волшебных вечерних
    птиц, ушла на дно рыбка-девочка, спят под толщей желтого песка золотые
    трехглазые статуи Атлантиды. Дядя Боря разогнал громким, оскорбительным
    смехом хрупкие тайны, вышвырнул сказочный сор, но только не навсегда, дядя
    Боря, только на время! Солнце начнет склоняться к западу, воздух пожелтеет,
    лягут косые лучи, и очнется, завозится таинственный мир, плеснет хвостом
    серебристая немая утопленница, закопошится в еловом лесу серая, тяжелая
    птица Сирин, и, может быть, где-то в безлюдной заводи уже спрятала в водяную
    лилию розовое огнистое яичко утренняя птица Алконост, чтобы кто-то
    затосковал о несбыточном... Бир сум, бир сом, бир манат!
    Толстоносая Нинка безропотно дала "Казбек", велела передать дяде Боре
    привет - противный привет противному человеку, - и Петя покатил назад,
    звеня звоночком, подскакивая на узловатых корнях, похожих на огромные
    дедушкины руки. Осторожно объехал дохлую ворону - птицу кто-то раздавил
    колесом, глаз закрыт белой пленкой, черные свалявшиеся крылья покрыты
    пеплом, клюв застыл в горестной птичьей улыбке.
    За завтраком мама сидела с озабоченным лицом - дедушка опять ничего не
    ел. Дядя Боря насвистывал, разбивая ложечкой яйцо и посматривая на детей -
    к чему бы прицепиться. Ленечка пролил молоко, и дядя Боря обрадовался - вот
    и повод поговорить. Но Ленечка совершенно равнодушен к дядиному занудству:
    он еще маленький, и душа у него запечатана, как куриное яйцо: все с нее
    скатывается. Если он, не дай бог, свалится в воду, то не утонет, а станет
    рыбкой - лобастым, полосатеньким окунем. Ленечка допил и, не дослушав,
    побежал к песочнице: песок подсох на утреннем солнце, и башни, должно быть,
    осыпались. Петя вспомнил.
    - Мама, а та девочка давно утонула?
    - Какая девочка? - встрепенулась мама.
    - Ну, ты знаешь. Дочка той старушки, которая все спрашивает: который
    час?
    - Да у нее не было никакой дочки. Глупости какие. У нее два взрослых
    сына. Кто тебе сказал?
    Петя промолчал. Мама посмотрела на дядю Борю, тот обрадовался и
    захохотал.
    - Пьяные бредни нашей лохматой приятельницы! А?! Девочка, а?!
    - Какой приятельницы?
    - А, так... Ни рыба ни мясо.
    Петя вышел на крыльцо. Дядя Боря хотел все испачкать. Хотел зажарить и
    схрупать волчьими зубами серебряную девочку-рыбку. Ничего у тебя не выйдет,
    дядя Боря! У меня под подушкой сияет огнями яйцо утренней прозрачной птицы
    Алконост.
    Дядя Боря распахнул окно и крикнул в росистый сад:
    - Пить надо меньше!
    Петя постоял у ограды, поковырял ногтем ветхое серое дерево
    перекладины. День только начинался.
    Вечером дедушка опять ничего не ел. Петя посидел на краю смятой
    постели, погладил сморщенную дедушкину руку. Дедушка, повернув голову,
    смотрел в окно. Там поднялся ветер, закачались верхушки деревьев, мама сняла
    сушившееся белье - оно захлопало, как белые паруса Летучего Голландца.
    Зазвенело стекло. Темный сад вздымался и опадал, как океан. Ветер согнал с
    ветвей птицу Сирин, и она, взмахивая отсыревшими крыльями, прилетела к дому
    и принюхивалась, поводя треугольным личиком с закрытыми глазами: нет ли
    щели? Мама отослала Петю и легла спать в дедушкиной комнате.
    Ночью была гроза. Бушевали деревья. Ленечка просыпался и плакал. Утро
    пришло серое, грустное, ветреное. Дождем прибило Сирин к земле, и дедушка
    сел в постели, и его поили бульоном. Петя поболтался на пороге, порадовался
    дедушке, посмотрел в окно - как поникли под дождем цветы, как сразу запахло
    осенью. Затопили печку; прикрывшись капюшонами, носили из сарая дрова. На
    улице делать нечего. Ленечка сел рисовать карандашами, дядя Боря ходил,
    заложив руки за спину, и насвистывал.
    День прошел скучно: ждали обеда, потом ждали ужина. Дедушка съел крутое
    яйцо. Ночью опять пошел дождь.
    Ночью Петя бродил по подземным переходам, по лестницам, по коридорам
    метро, не мог найти выхода, пересаживался с поезда на поезд: поезда неслись
    по отвесным лестницам, двери - нараспашку; проезжали по чужим комнатам,
    заставленным мебелью; Пете непременно нужно было выйти, выбраться наружу,
    там, наверху, Ленечке и дедушке грозила опасность: забыли закрыть дверь, она
    так и стояла, разинутая, а птица Сирин пешком поднималась по скрипучим
    ступенькам, закрыв глаза; Пете мешал школьный портфель, но он тоже был очень
    нужен. Как выйти? Где здесь выход? Как выбраться наверх? "Нужен билет".
    Конечно, чтобы выйти, нужен билет! Вон касса. Дайте билет! Казначейский? Да,
    да, пожалуйста, казначейский! "Подделка казначейских билетов преследуется по
    закону". Вон они, билеты: длинные, черные листы бумаги. Погодите, в них же
    дырки! Это преследуется по закону! Дайте другие! Я не хочу! Портфель
    раскрывается, из него вываливаются длинные черные билеты, все в дырках.
    Собрать, скорее, скорее, меня преследуют, сейчас поймают! Они расползаются
    по полу, Петя собирает, запихивает как попало; толпа раздается, кого-то
    ведут... Не уйти с дороги, сколько билетов, о, вот оно, страшное: под руки
    ведут огромное, ревущее как сирена, задравшее вверх багровую, распухшую
    морду, это ни-рыба-ни-мясо, это конец!!!
    Петя вскочил с бьющимся сердцем; еще не рассвело. Ленечка мирно спит.
    Добрался босиком до дедушкиной комнаты, толкнул дверь - тишина. Горит ночник. В углу чернеют кислородные подушки. Дедушка лежит с открытыми глазами, руки стиснули одеяло. Подошел, холодея и догадываясь, тронул дедушкину руку, отпрянул. Мама!
    Нет. Мама закричит, испугается. Может быть, еще можно исправить. Может
    быть, Тамила?
    Петя бросился к выходу - дверь была распахнута. Сунул голые ноги в
    резиновые сапоги, на голову - капюшон, загрохотал по ступенькам. Дождь
    кончился, но с деревьев капало. Небо серело. Добежал разъезжающимися по
    глине, подгибающимися ногами. Толкнул дверь веранды. Тяжело пахнуло
    холодным, застоявшимся пеплом. Петя задел на ходу какой-то столик: зазвенело
    и покатилось. Нагнулся, ощупью нашарил и помертвел: кольцо с серебряной
    жабой, охранное Тамилино кольцо, валялось на полу. В комнате завозились,
    Петя распахнул дверь. На кровати в полутьме силуэты двоих: Тамилины черные
    спутанные волосы разбросаны по подушке, черный халат на табуретке;
    повернулась и замычала. Дядя Боря вскочил в постели, борода вверх, волосы
    всклокочены. Набрасывая одеяло на Тамилину ногу, прикрывая свои, быстро
    завозился, закричал, вглядываясь в темноту:
    - А?! Кто, что?! Это кто?! А?!
    Петя заплакал, крикнул, дрожа в страшной тоске:
    - Дедушка умер! Дедушка умер! Де-ду-шка умер!!!
    Дядя Боря отбросил одеяло, выплюнул ужасные, извивающиеся,
    нечеловеческие слова; Петя затрясся в рыдании, ослеп, выбежал, - ботами по
    мокрым клумбам; душа сварилась как яичный белок, клочьями повисала на
    несущихся навстречу деревьях; кислое горе бурлило во рту; добежал до озера,
    бросился под мокрое, сочащееся дождем дерево, визжа, колотя ногами, тряся
    головой, выгонял из себя страшные дяди-Борины слова, страшные дяди-Борины
    ноги.
    Привык, затих, полежал. Сверху капали капли. Мертвое озеро, мертвый
    лес; птицы свалились с деревьев и лежат кверху лапами; мертвый, пустой мир
    пропитан серой, глухой, сочащейся тоской. Все - ложь.
    Он почувствовал в кулаке твердое и разжал руку. Распластанная
    серебряная охранная жаба выпучила глаза.
    Спичечный коробок, мерцающий вечной тоской, лежал в кармане.
    Птица Сирин задушила дедушку.
    Никто не уберегся от судьбы. Все - правда, мальчик. Все так и есть.
    Он еще полежал, вытер лицо и побрел к дому.


     
    БастДата: Четверг, 11.06.2009, 18:38 | Сообщение # 7
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Такой грустный рассказ...Разбившиеся мечты, малыш стал взрослым и понял, что всё не так просто. <_<

    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Пятница, 12.06.2009, 14:27 | Сообщение # 8
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Поздравляю всех с днём России!) Русский человек, русская душа у меня ассоциируется с Сергеем Есениным

    Мелколесье. Степь и дали.
    Свет луны во все концы.
    Вот опять вдруг зарыдали
    Разливные бубенцы.

    Неприглядная дорога,
    Да любимая навек,
    По которой ездил много
    Всякий русский человек.

    Эх вы, сани! Что за сани!
    Звоны мерзлые осин.
    У меня отец - крестьянин,
    Ну, а я - крестьянский сын.

    Наплевать мне на известность
    И на то, что я поэт.
    Эту чахленькую местность
    Не видал я много лет.

    Тот, кто видел хоть однажды
    Этот край и эту гладь,
    Тот почти березке каждой
    Ножку рад поцеловать.

    Как же мне не прослезиться,
    Если с венкой в стынь и звень
    Будет рядом веселиться
    Юность русских деревень.

    Эх, гармошка, смерть-отрава,
    Знать, с того под этот вой
    Не одна лихая слава
    Пропадала трын-травой.

    А вот ещё...

    Вот уж вечер. Роса
    Блестит на крапиве.
    Я стою у дороги,
    Прислонившись к иве.
    От луны свет большой
    Прямо на нашу крышу.
    Где-то песнь соловья
    Вдалеке я слышу.
    Хорошо и тепло,
    Как зимой у печки.
    И березы стоят,
    Как большие свечки.
    И вдали за рекой,
    Видно, за опушкой,
    Сонный сторож стучит
    Мертвой колотушкой.


     
    БастДата: Суббота, 13.06.2009, 16:03 | Сообщение # 9
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Нашла очень интересного автора...и очень интересный взгляд на Россию. Знакомьтесь -Asid.

    Кровавый пир, где души клали люди
    ТЫ главной гостью, приглашенною была:
    Дитя Советской власти и разлуки
    Багровой ткани над тобою пелена.

    ТЫ сотни раз валялась на коленях
    И красным умывалася земля -
    Штыков уколы ставят шрамы в венах,
    А топоры уродуют тебя.

    И ТЫ смогла спастись и уцелела,
    Но солью омывалися поля.
    ТЫ с горечью бездонной сожалела,
    Чужие жизни в свой карман кладя.

    Дай мне ответ, на что же ТЫ похожа,
    Так изменилась, не узнать тебя.
    С Распутной дамой стала чем-то схожа
    ТЫ отдаешься, взамен гроши беря.

    В новый век ТЫ шмыгнула проворно
    -Запертое избитое нутро
    Снаружи вроде всем была довольна -
    Под макияжем прятала лицо.

    Все поменялось, да и люди тоже,
    А эволюция проходит стороной
    И ты на новом демократном ложе.
    Так что случится далее с тобой?


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Понедельник, 15.06.2009, 14:11 | Сообщение # 10
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Quote
    Так что случится далее с тобой?

    По предсказаниям ясновидящих с Россией будет всё в порядке! smile

    А сегодня день рождения Константина Бальмонта. Вот его стихи...

    ЧТО МНЕ НРАВИТСЯ

    Что мне больше нравится в безднах мировых,
    И кого отметил я между всех живых?

    Альбатроса, коршуна, тигра, и коня,
    Жаворонка, бабочку, и цветы огня.

    Альбатрос мне нравится тем, что он крылат,
    Тем, что он врезается в грозовой раскат.

    В коршуне мне нравится то, что он могуч,
    И, как камень, падает из высоких туч.

    В тигре то, что с яростью мягкость сочетал,
    И не знал раскаянья, Бога не видал.

    И в других желанно мне то, что — их вполне,
    Нравятся отдельностью все созданья мне.

    Жаворонок — пением, быстротою — конь,
    Бабочка — воздушностью, красотой — огонь.

    Да, огонь красивее всех иных живых,
    В искрах — ликование духов мировых.

    И крылат, и властен он, в быстроте могуч,
    И поет дождями он из громовых туч.

    По земле он ластится, жаждет высоты,
    В красные слагается страстные цветы.

    Да, огонь красивее между всех живых,
    В искрах ликование духов мировых.

    В пламени ликующем — самый яркий цвет.
    В жизни — смерть, и в смерти — жизнь.
    Всем живым — привет!

    ЛИНИИ СВЕТА

    Длинные линии света
    Ласковой дальней луны.
    Дымкою море одето.
    Дымка — рожденье волны.

    Волны, лелея, сплетают
    Светлые пряди руна.
    Хлопья плывут — и растают,
    Новая встанет волна.

    Новую линию блеска
    Вытянет ласка луны.
    Сказка сверканий и плеска
    Зыбью дойдет с глубины.

    Влажная пропасть сольется
    С бездной эфирных высот.
    Таинство небом дается,
    Слитность — зеркальностью вод.

    Есть полногласность ответа,
    Только желай и зови.
    Длинные линии света
    Тянутся к нам от любви.

    ПОЭТЫ

    Ю. Балтрушайтису

    Тебе известны, как и мне,
    Непобедимые влечения,
    И мы — в небесной вышине,
    И мы — подводные течения.

    Пред нами дышит череда
    Явлений Силы и Недужности,
    И в центре круга мы всегда,
    И мы мелькаем по окружности.

    Мы смотрим в зеркало Судьбы
    И как на праздник наряжаемся,
    Полувладыки и рабы,
    Вкруг темных склепов собираемся.

    И услыхав полночный бой,
    Упившись музыкой железною,
    Мы мчимся в пляске круговой
    Над раскрывающейся бездною.

    Игра кладбищенских огней
    Нас манит сказочными чарами,
    Везде, где смерть, мы тут же с ней,
    Как тени дымные — с пожарами.

    И мы, незримые, горим,
    И сон чужой тревожим ласками,
    И меж неопытных царим
    Безумьем, ужасом и сказками.


     
    БастДата: Понедельник, 15.06.2009, 19:14 | Сообщение # 11
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    В пламени ликующем — самый яркий цвет.
    В жизни — смерть, и в смерти — жизнь.
    Всем живым — привет!

    Это прямо-таки по-буддистски tongue Очень позитивно!

    Quote (Римский)
    Игра кладбищенских огней
    Нас манит сказочными чарами,
    Везде, где смерть, мы тут же с ней,
    Как тени дымные — с пожарами.
    И мы, незримые, горим,
    И сон чужой тревожим ласками,
    И меж неопытных царим
    Безумьем, ужасом и сказками.

    А это уже совершенно готический взгляд на мир... sad Вот пойми этих творческих личностей. То на взлете и весь мир у ног, то отрешены и в петлю...Вот уж действительно - безумье.


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Четверг, 18.06.2009, 13:44 | Сообщение # 12
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline

    Что-то произошло. Я парил, невесомый, в абсолютной темноте, как вдруг пришедшая в голову мысль выдернула меня из этого великолепного состояния. Мысль была крайне простой и приземлённой, но именно фактом своего появления она напомнила мне о существовании земли и самой моей головы, в которую эта мысль попала. Широта восприятия сократилась многократно, как будто я любовался бескрайним звёздным небом где-нибудь на Эльбрусе, а потом включили свет и оказалось, что это просто иллюминация в сортире в больнице для душевнобольных, и руки неудобно привязаны к телу рукавами смирительной рубашки.

    Я попытался было прогнать мысль, причинившую мне такой дискомфорт, но не смог вспомнить о чём она была, а тем временем на неё уже наслоились другие и я понял, что остановить этот ком мне не по силам. Блаженная невесомость осталась где-то далеко позади и уже подёрнулась дымкой забвения, а надвигающийся мир быстро набирал плотность и расширялся, пока не заполнил собой всё моё существо. В какой-то момент я понял, что надвигающийся мир, это и есть ком моих собственных мыслей, но и это понимание, хотя и показалось на миг спасительным, сразу наслоилось на другие, превратилось в бессмыслицу и вытолкнуло меня в реальность.

    Я полулежал на холодном земляном полу, головой прислонившись к какому-то ящику, грубо сколоченному из досок. Вокруг сновали люди и я негромко замычал, чтобы привлечь их внимание. Страшно болела голова. Я почувствовал, как чьи-то руки подхватили меня и рывком приподняли в сидячее положение. Кто-то другой поднёс мне к губам чашку с водой. Я сделал несколько долгих глотков.

    - Здорово! – сказал человек, который дал мне воды.
    Он был очень худым и выглядел измождённым, но голос его звучал энергично и сразу как бы давал понять, что этот мир не так уж плох, если не требовать от него слишком многого.
    - Здорово, - сказал я.
    - Очухался? – спросил тот, кто помог мне принять сидячее положение.
    Он был высокий и крепко сложенный. Руки у него бугрились мускулами и лицо было злое и жёсткое, но при этом благородное и честное, как у героев боевиков вроде Стивена Сигала или Арнольда Шварценеггера. Рядом с ним я ощутил себя в безопасности.

    - Меня зовут Шериф, - сказал здоровый. – А это Доктор.
    - Вася, - представился я. – Приятно познакомиться.
    - Небось, голова болит и ничего не помнишь? – спросил Шериф. Голос у него был грубый, а слова выходили похожими на деревянные бруски, шероховатые и волокнистые.
    Я ответил, что помню космическую черноту, в которой парил до пробуждения, но этот факт его не заинтересовал.
    - Чернота здесь никому не интересна, парень. Чернотой здесь никого не удивишь.
    Мне очень хотелось сказать что-нибудь ещё, но на ум ничего не приходило. Шериф постоял ещё минутку, потом подмигнул Доктору и быстрыми шагами направился куда-то в сторону. Я понял, что этот человек не любит тратить время на пустые разговоры, а привык заниматься делом.

    - У него совсем теперь нет времени, - покачал головой Доктор и протянул мне две серые таблетки и чашку воды. – Вот, сначала разжуйте, а потом запивайте. Это от головы.
    Таблетки оказались отвратительно горькими на вкус, но действовали быстро.

    Место, где я находился, походило не то на ангар, не то на сарай, только было намного больше. Кое-где с высокого дощатого потолка свисали голые тусклые лампочки и точно определить размеры помещения было невозможно. Я прикинул, что оно имеет форму вытянутого прямоугольника, размером, примерно с футбольное поле. Всё пространство было забито деревянными ящиками, наставленными друг на друга определённым образом и образующими своеобразные перегородки, которые делили территорию на отсеки. Людей в сарае было не много, но и не мало. С того места, где я сидел, можно было без труда насчитать десятка полтора. Они были рассредоточены по разным отсекам, в основном, небольшими группами по три-четыре человека и занимались кто чем, беседовали, играли в карты, выпивали. Громко никто не разговаривал, но всё равно в сарае стоял ровный устойчивый гул.

    - Что мы здесь делаем? – спросил я Доктора.
    Он копошился в своей сумке, укладывая в неё какие-то бутылочки с надписанными синей пастой самодельными этикетками.
    - А кто как, - ответил он. – Кто как своё место найдёт. Я вот людей лечу, а Шериф вот за порядком следит. Кто-то вот балду целыми часами гоняет.
    Доктор пренебрежительно кивнул на сидящих неподалёку картёжников. Очевидно, услышав его слова, они стали кидать в нашу сторону недобрые взгляды.
    - Ишь ты, умник нашёлся. Место он нашёл, жопу подлизывать, - сказал один из них так, чтобы мы услышали.
    Доктор не обратил на его слова никакого внимания.
    - Я имею в виду, что мы вообще все здесь делаем? – спросил я.
    - Вообще? А ты посмотри вокруг получше, - сказал Доктор и повёл рукой указывая на что-то чуть выше уровня головы.

    Я посмотрел по сторонам более внимательно и различил на самых высоких нагромождениях ящиков подозрительные чёрные коробки, размером с кирпич с выходящими из них разноцветными проводками. В центре коробок светились зелёные цифры и отсчитывали в обратную сторону секунды.
    - До конца света осталось тринадцать часов двадцать минут, - прокомментировал Доктор.- А в ящиках взрывчатка.
    Я заметил, что картёжники при этих словах глубоко вздохнули и покачали головами, косясь на ближайший таймер. Один из них очень тихо произнёс что-то насчёт того, как быстро летит время. Я не знал, что спросить. Ситуация была абсурдной. Я попытался вспомнить, что было до того, как я оказался в этом сарае, но не смог обнаружить даже мельчайшего просвета в плотном тумане, окутавшем память.
    - Как я сюда попал? - спросил я, видя, что Доктор уже потерял ко мне интерес и собирается куда-то идти.
    - Как? – он с сомнением посмотрел куда-то вдаль, слегка прищурив свои усталые, тёмные глаза.
    - Как мы все здесь очутились? – ещё раз спросил я, уже понимая, что ответа тут не знает никто.
    - Да не всё ли равно, - с некоторым сомнением ответил он и добавил своим обычным весёлым голосом – Ну, мне пора! Может, ещё увидимся!

    Быстрыми шагами он направился прочь и вскоре его фигура скрылась за ящиками. Ко мне подошёл маленький, грязный человечек, один из тех, кто играл в карты. Он бегло осмотрел меня своими злыми вороватыми глазками.
    - Деньги есть? – спросил он.
    Я встал, пошарил по карманам и нащупал несколько смятых бумажек и немного мелочи.
    - Нет, - сказал я.
    Человечек сплюнул и вернулся в свою компанию.
    Стоять в одиночестве было страшно и я решил совершить небольшую прогулку и, возможно, что-нибудь узнать об этом странном месте.

    Продвигаясь вглубь сарая, я очень быстро понял, что очнулся в неблагоприятном месте. Основная жизнь явно была сосредоточена в центре. На полу здесь были настелены доски, лампочки светили ярче и народ в основном состоял из добропорядочных граждан, в отличии от бандитского вида людей окраины. Ящики, правда, были точно такими же, но зато попадались и бочки, из которых что-то наливали.

    Я подошёл к одной такой бочке и спросил сидящего рядом человека, что здесь разливают.
    - Клюквенная настойка, десять рублей стакан, - ответил он, лишь искоса посмотрев в мою сторону. Карман его рубашки сильно оттопыривался от сложенных десятирублёвых купюр.
    - А туалет здесь есть? - спросил я.
    Человек не ответил. Тогда я небрежно достал из кармана смятую десятку и попросил налить настойки. Мне было обидно, что меня приняли за какого-то оборванца и захотелось теперь исправить это впечатление. Купюра исчезла в кармане продавца и он неспеша налил мне пластиковый стаканчик до самых краёв. Движения его были плавные и сам он был исполнен достоинства.
    - Что, недавно очнулся? - спросил он и жестом пригласил меня присесть рядом.
    - Да, - ответил я. – Никак не могу вспомнить, как я сюда попал.
    Продавец добродушно усмехнулся. Было заметно, что он здесь уже давно и таких новичков видал не мало.
    - Никто этого не знает, приятель. Все мы просто очнулись здесь каждый в своё время. Я, например, ещё помню, как таймер показывал двадцать два часа двадцать две минуты.

    Немного подумав, он налил себе пол стаканчика настойки и медленно, с чувством отпил.

    - Столько времени ушло, а кажется, только что это было, - продолжил он. – Я тогда ещё желание загадал.

    Настойка мне показалась слегка подкисшей, но в целом была недурна и я заказал ещё. В моих карманах, как я успел выяснить, оказалось около семидесяти рублей. Выпив, я спросил про туалет.
    - Туалет у меня бесплатный, свой, - сказал продавец с гордостью и провёл меня в тёмный угол, отгороженный со всех сторон ящиками.
    Доски там были разобраны и в земле выкопана яма примерно пол метра глубиной.

    - Видишь, говорят, что у нас тут жить невозможно. А хорошо жить-то везде можно, - сказал он мне не прощание. – А если захочешь ещё отдохнуть и расслабиться, иди в Кафе.
    - А где это? – спросил я скорее из вежливости, потому что расслабляться уже не хотелось, да и деньги надо было поберечь. Я и так уже потратил немало на выпивку, что было слишком расточительно для человека моего достатка.
    - А скоро сам поймёшь, - ответил Продавец. – Они музыку включат.

    Мы пожали друг другу руки и я пошёл по направлению к центру. Несмотря на то, что люди тут, в основном, были приличные, порой встречались и жуликоватые, сомнительные типы, а также попадались распутного вида женщины. Одна такая подошла ко мне и предложила секс за деньги. Я ускорил шаг.

    В самом центре Сарая была небольшая площадь. Народу там было больше всего. Люди прохаживались, разговаривали, сидели на расставленных по периметру удобных мешках. Я присел на свободный мешок и завёл разговор с симпатичной девушкой, которая как и я, была одна.
    - Вы недавно очнулись? – спросил я. – У вас потерянный вид.
    Девушка внимательно посмотрела на меня, улыбнулась и слегка склонила голову, как будто не могла до конца понять, приятно ей моё внимание или нет. У неё были пухлые губки, маленький, чуть вздёрнутый носик и аппетитные щёчки. Она была похожа на куколку.
    - На самом деле довольно давно, - ответила она. – Меня зовут Таня.
    - А меня Вася.

    Таня без малейших колебаний пересела на мой мешок, достала пачку «Parlament» и предложила мне сигарету.

    - Я здесь давно, почти с самого начала, - сказала она, выпуская струю дыма и прижимаясь ко мне поплотнее.
    Наши бёдра соприкасались, а лица находились всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Когда она говорила, я различал отчётливый запах свежих грибов, доносившийся из её рта.
    - Ну и как тебе здесь? – спросил я.
    - Да как и везде, - ответила она. – Сначала я шлюхой подрабатывала, теперь вот отдыхаю, заслужила.
    Почему-то эта новость меня не потрясла. Наверное, дело в том, что проститутки здесь в Сарае стояли на каждом углу. А может, виновато возбуждение, которое я испытывал.
    - Тут мне, конечно, повезло, - продолжила она и захихикала. – Ну, в том смысле, что я красивая. Другие вон уже который час стоят. Только на сигареты и хватает.
    Я тоже захихикал. Не то, чтобы было очень смешно, просто Таня мне понравилась и я чувствовал, что понравился ей тоже. Разговаривать с ней было приятно, а ощущать тепло её тела было ещё приятнее.

    Мы болтали минут пятнадцать и я уже успел ненавязчиво приобнять её за талию, когда рядом возникла чья-то высокая фигура и я услышал знакомый грубый голос:
    - Привет, Татьяна, всё куролесишь?
    Это был Шериф. Я почувствовал, как напряглось тело моей новой знакомой, но виду она не подала. Неторопливо сделав затяжку, томным голосом она произнесла:
    - Всё в порядке, командир, чего пристал.
    Шериф покачал головой.
    - Эх, Тата, Тата, с тобой всё понятно, но ты, Вася, - обратился он ко мне. – Транжиришь, значит, денежки, а делать ничего не желаешь. Хорошо устроился!
    Я хотел было оправдаться, что совсем ещё новичок и не знаю здешних законов, но он не дал мне ничего сказать.
    - Доложили, доложили, что ты думал? Два стакана выпил, не успев очнуться нормально, а теперь вот с Таткой связался. Это ты зря. От Татки хорошего не жди.
    Улыбка у него была презрительной, казалось, он готов в меня плюнуть.
    - Ты не думай тут, - продолжил Шериф. – Я за всеми слежу. Попадёшься мне на грибах, весь остаток жизни будешь говно чужое выносить, попомни мои слова.

    -Не бери в голову, - сказала Таня, когда он ушёл, - грибами здесь многие промышляют и никто пока не попадался.
    - Да, - сказал я.
    - Ну что, пойдём ко мне? – сказала она и в её зелёных, с поволокой глазах мелькнула похоть.
    - Пошли.
    Сладко засосало под ложечкой. Она вела меня куда-то тёмными проходами, а я шёл следом, не сводя глаз с её круглой попы, обтянутой не то колготками, не то лосинами. Пару раз мы останавливались и жадно целовались, а потом опять плутали между нагромождениями ящиков. Таймеры, тем временем, показывали чуть более девяти часов.

    Наконец мы упёрлись в сплошную стенку с низким проходом примерно в половину моего роста.
    - Здесь я живу, - сказала Таня. – Заходить придётся на четвереньках.
    Она опустилась и ловко заползла внутрь. Я остался стоять один почти в полной темноте. Свет давала лишь слабенькая лампочка метрах в двадцати слева. Мне стало не по себе. Лезть в черноту проёма было страшно, тем более, что никаких звуков оттуда не доносилось, как будто Таня просто исчезла в его беззубой пасти. Однако, через несколько секунд я услышал, как она тихонько меня зовёт, а ещё через мгновенье внутри замерцал огонёк свечи.

    Танино жилище было отгорожено со всех сторон и зайти в него можно было только через этот небольшой лаз. Пол был сделан из досок, застеленных сверху толстой тканью, наподобие ковролина. Из мебели стояли только тумбочки, выполняющие и роль стульев, сделанные довольно грубо из тех же досок.

    Стульями-тумбочками, впрочем, нам так и не довелось воспользоваться. Как только мы очутились наедине, мы повалились на пол и дико, как звери, предались страсти. Голова у меня была словно зажата в тиски, которые всё сжимались и сжимались до тех пор, пока я не разрядился.

    Потом, утолив первую жажду, мы ещё долго лежали, целовались и занимались любовью, уже не спеша и с чувством.

    - Знаешь, - сказала Таня, закуривая сигарету, - мне ещё ни с кем не было так хорошо.
    Мы лежали, взявшись за руки, и курили.
    - И мне, - сказал я. – Всё таки жизнь, это прекрасная штука.
    - Жаль только, что время так быстротечно.
    Я вспомнил о таймерах, отсчитывающих наши последние часы, и помрачнел. Думать о смерти не хотелось и я предложил пойти куда-нибудь выпить.
    - Хорошая мысль, - обрадовалась Таня. – Пойдём в Кафе. Там уже, наверное, музыку включили. У тебя деньги-то есть?
    У меня было пятьдесят рублей.
    - Не густо, - сказала она и выпятила нижнюю губку. – Но вообще хватит.
    Из незаметной щели в стене она извлекла пачку сотенных банкнот, отсчитала три, положила их в сумочку и, кивнув мне, выползла из своего жилища. Я последовал за ней.

    До Кафе идти было недалеко. Оказалось, это просто огороженная мешками площадка, похожая на центральную площадь Сарая, только поменьше. Там, действительно, уже играла музыка и люди вовсю танцевали под простые и смутно знакомые мотивы, доносящиеся из динамиков старенького кассетного магнитофона.

    Мы заказали по стакану клюквенной настойки и расположились на свободном мешке.
    - Сейчас Грибник придёт, - шепнула мне Таня.
    Сердце забилось чаще. Я хорошо помнил предостережение Шерифа и испугался, как бы меня не втянули в какую-нибудь опасную авантюру. С другой стороны, не хотелось выглядеть трусом, поэтому я решил действовать по ситуации, соблюдая осторожность. Рядом с нашим мешком я заметил знакомые уже разноцветные проводки, поднимающиеся вверх, к черной коробке часового механизма. До конца света оставалось пять часов, пятьдесят пять минут. Я решил, что это хороший знак и загадал желание.

    Почти сразу к нам подошёл странного вида мужик с длинной косматой бородой, поздоровался с Таней и сел прямо на землю перед нами. Я сразу понял, что это Грибник. На нём было широченное зелёное пальто в пол и такого же цвета шляпа.
    - Две дозы, - сказала Таня шёпотом и воровато огляделась, доставая из сумочки деньги.
    - Не ссы, - сказал Грибник и протянул ей два полиэтиленовых пакетика с какими-то красными и белыми кубиками, которые, как оказалось в последствии, оказались мелко нарубленными мухоморами.

    Таня взяла пакетики и протянула один мне.
    - Сыпь всё в рот и жуй, - быстро сказала она и тут же опрокинула содержимое себе в рот.
    Грибник только поморщился.
    - Да не ссы ты, - повторил он. – Хоть прожуй нормально.
    - Боюсь, как бы не запалили, - с набитым ртом промычала Таня. Её розовые, пухлые щёчки ритмично двигались. – Чтоб, как в прошлый раз не получилось.
    - Не запалят, не запалят, - хитро улыбнулся в бороду Грибник и незаметно отправил в рот что-то из своего кармана.

    Я боролся с желанием выкинуть пакет как можно дальше в темноту, но боязнь произвести жалкое впечатление оказалась сильнее и я, мысленно перекрестившись, быстро съел свою порцию. Грибы были горьковатые на вкус, но есть их было не противно.

    Очевидно, Таня с Грибником давно и хорошо знали друг друга, потому что сразу завели какой-то свой давний разговор.
    - Я тебе говорю, девочка, всё начинается с одной простой мысли. Как только ты начинаешь её думать, начинается и твоё приближение к концу.
    Татьяна кивнула. Было заметно, что слова Грибника в точности повторяли и её собственные догадки.
    - Это-то как раз понятно, - сказала она. – Мысль притягивает другие мысли и они, словно снежный ком, несутся, набирая скорость и силу, заставляя нас нестись вместе с ними. А достигнув критической массы, этот ком просто взрывается и вместе с ним взрывается мир.
    - Понимаешь, значит, - одобрительно сказал Грибник и хихикнул. – А ведь стреманулась, когда грибочки-то ела, а? Стреманулась, что запалят-то.
    - Стреманулась, - согласилась Таня. - Хоть я и понимаю природу мира, а изменить-то всё равно ничего нельзя.
    - А вот это ты зря. Стоит только отвлечься от водоворота мыслей, как ты поймёшь, что мир и есть водоворот мыслей. А что бы что-то изменить, надо не допускать, чтобы он тебя засасывал. Тогда ты и найдёшь выход.
    Таня лишь печально вздохнула и покачала головой, словно сомневаясь. Грибник достал из кармана пальто целый гриб и совершенно не таясь, откусил половину.
    - Я знаю, о чём ты думаешь, Танечка, - сказал он. – Но в своих поисках я уже достиг многого. Найду и выход.

    Из динамиков магнитофона доносился приятный мужской голос, поющий про Светку Соколову. Песня была глупой, однако, сам того не замечая, я начал потихоньку подпевать. Время, как будто растянулось. Казалось, что история про чей-то тридцатый день рождения длится уже очень давно. Я задумался, действительно ли эта песня такая длинная или её просто ставят несколько раз подряд.

    Я посмотрел на таймер. Он показывал шесть часов четыре минуты и отсчитывал секунды не назад, как обычно, а вперёд. Никто, кроме меня, похоже, этого не замечал. Тёплая волна прокатилась по всему телу. Я зажмурил глаза и снова посмотрел на светящиеся цифры. Ошибки быть не могло. Захотелось кричать во всё горло. Я открыл было рот, но тут обнаружил, что Таня и Грибником внимательно на меня смотрят.
    - Мы знаем, - сказал Грибник.
    - Время до конца света увеличивается, - прошептал я возбуждённо.
    - Так бывает, когда ты ешь грибы, - сказала Таня.

    Я подумал, что она выглядит совсем не так, как несколько часов назад, когда мы только с ней познакомились. Теперь она не казалась похожей на куклу, её лицо было одухотворённым и немного печальным, а глаза светились каким-то глубоким, почти нечеловеческим знанием. Мне пришло в голову, что поедая постоянно грибы, и обращая таймеры вспять, она могла существовать здесь вечно. Это подтверждалось и устойчивым запахом у неё изо рта и солидным капиталом, который, безусловно, невозможно было сколотить за несколько часов, даже работая дорогой проституткой.

    «Ро-о-зо-вы-ы-е ро-о-зы» - доносилось сладкоголосое пение. Вне всяких сомнений, песню крутили по кругу. Однако каким-то непостижимым образом, каждый раз она оказывалась наполненной разным смыслом, разгадать который мне пока было не по силам.

    В груди всё дрожало от благоговения и восторга. Широкополая шляпа Грибника, хоть и была зелёного цвета, сильно напоминала шляпку Мухомора. То, что мы с Таней возвышались на мешках, а он сидел на земле усиливало его сходство с грибом. Я почувствовал резь в глазах. От умиления хотелось плакать. Голова кружилась от невероятных открытий, которые всю жизнь оказывается были у меня буквально перед носом. С презрением я вспомнил о своём жалком желании найти место в жизни, наивно загаданном совсем недавно, когда таймеры показывали три пятёрки. Показывали или ещё покажут? Я посмотрел наверх. Секунды всё ещё шли вперёд, но я чувствовал, что это не надолго. Три пятёрки ещё высветятся зелёными змейками на чёрных экранах и возможно, не единожды.

    - Место в жизни, - донёсся приглушённый голос из под шляпы. Её поля разрослись и закрывали почти полностью фигуру говорящего, так что уже с трудом верилось, что перед нами человек.
    - Я понял, понял! – закричал я. – Грибы, вот ответ! Мы просто растём в этом сыром сарае и думаем, что мы люди!
    Таня пыталась на меня шикнуть, но тут умопомрачительная догадка пронзила мой мозг.
    - Да не существует никаких людей! Мы придумали их просто, чтобы чем-нибудь себя занять, но шутка зашла слишком далеко.
    Вокруг меня начал собираться народ. Таня говорила, что я не в себе, обнимала мою голову и пыталась успокоить.
    - Таня, Танечка, пойми, мне открылось это. Ты должна мне поверить. Не существует никаких людей, это бред, вымысел.

    Фигуры людей теряли свои очертания, я с трудом понимал, что происходит. В голове, как мантра, звучало «Розовые розы». В какой-то момент из цветного тумана выделился резкий силуэт и я увидел, как из него вылетело несколько деревянных брусков:
    - А ведь я предупреждал тебя, парень. Предупреждал. Разойдись!

    Я очнулся от едкого запаха нашатырного спирта и обнаружил себя лежащим на холодном земляном полу в хорошо освещённом отсеке.
    - Очухался, - услышал я знакомый, бодрый голос Доктора.
    - Давай, приводи его в порядок и на общественные работы. Покуролесил немного и хватит. А я побежал, дел невпроворот.
    Подождав, пока шаги Шерифа стихнут, я обратился к Доктору:
    - Док! Что происходит?
    - Скоро увидишь, что происходит, - пробубнил он, выглянул за стенку и махнул кому-то головой. – Только не долго.

    Со слезами на глазах ко мне подбежала Таня и сразу принялась целовать моё лицо. Доктор тактично вышел, суетливо запихивая в карман купюру.
    - Только не долго, - повторил он.
    - Вася, Васечка! – лепетала Таня. – Как же так всё получилось. Запалили всё-таки нас.
    - Теперь на общественные работы, - вздохнул я. – Предупреждал меня Шериф.
    Я смотрел на заплаканное лицо моей Тани, её большие наивные глаза и думал о том, как это приятно, когда любимая девушка приходит к тебе в такой тяжёлый час.
    - Спасибо, Тань, - сказал я от всего сердца. – Ты то как?
    Мы сели, прислонившись спинами к стене и обнялись. Она положила голову мне на плечо.
    - Пришлось отдать почти всё, что у меня было, еле отмазалась. Но ничего, счастье не в деньгах. Теперь я это поняла.
    - А ты будешь меня ждать?
    - Конечно! Думаю, через пару часов тебя отпустят. Покопаешься немного в дерьме и вернёшься, - Таня улыбнулась и продолжила, - Знаешь, я, пока ты тут лежал, думала обо всём. Конечно, здорово это, искать выход и всё такое прочее, но время-то идёт, понимаешь? И вот тут начинаешь сомневаться, а есть ли он, этот выход? Грибник, он складно всё рассказывает, но и что толку в этих рассказах?
    Она достала из сумки пачку сигарет и мы закурили.
    - Остепениться нужно. Пусть кому надо, те и ищут выходы, а я простого счастья хочу. Как ты думаешь? – Таня посмотрела на меня.
    Мне трудно было рассуждать о простом человеческом счастье, зная, что почти весь остаток жизни придётся расплачиваться за свой безрассудный поступок, но я чувствовал, что должен поддержать этого близкого мне человека.
    - Я думаю, пусть этот твой Грибник плетёт свои сказки, лишь бы они нам жить не мешали. Посмотрим ещё, к чему они его приведут.

    Зашёл Доктор и Таня засобиралась уходить.
    - Я буду тебя навещать, - сказала она на прощание и мы крепко поцеловались.

    Общественные работы оказались не таким ужасным испытанием, как я думал вначале. Таня смогла договориться с кем-то из надзирателей и мне пришлось только копать глубокие ямы, а потом засыпать их землёй. Самой неприятной частью работы, а именно, сбором говна из туалетов и выгрузкой его в ямы, занимались другие. Несколько раз Таня навещала меня и это были самые сладостные моменты моей скучной, трудовой жизни. Она давала небольшие взятки охранникам и они позволяли нам подолгу целоваться в тёмных углах этой, так называемой исправительной зоны, где я и отбывал своё наказание.

    Другие заключённые, завидуя моему блатному положению, относились ко мне враждебно и пару раз задумывали как следует избить. К счастью, охранники, предвидя такую реакцию, следили за мной особенно тщательно и всегда оказывались рядом, когда ситуация становилась угрожающей.

    Однажды, когда я засыпал очередную яму с дерьмом, к нам в зону зашёл Шериф и громко объявил, что работать больше не нужно. До конца света остался ровно час и мы все с этого моменты считаемся свободными и можем идти куда хотим. Это было чертовски приятное известие. Руки у меня к этому времени были уже стёрты в кровь и я едва держался на ногах от усталости.

    Чуть позже, лёжа в Таниной каморке и пуская дым в потолок, я думал, как, в сущности, бренен человек и как безнадёжно пуста его жизнь. Таня лежала рядом, прижавшись всем телом, закинув одну ногу мне на живот.
    - Я счастлива, что встретила тебя, - сказала она. – С тобой моя жизнь наполнилась смыслом.
    - Я ни о чём не жалею, - ответил я. – Хотя, если вернуть время назад, я бы не пошёл тогда в Кафе, а пролежал бы здесь с тобой до конца.
    - Пошли на Площадь. Остались уже, наверное, считанные минуты.

    На Площади столпились все жители Сарая. В самом центре какой-то мужчина в длинном балахоне громким басом, витиевато говорил что-то о величии момента и божьем замысле, но его никто особо не слушал.
    - Это Проповедник, - прошептала Таня.
    Все взгляды были устремлены на таймеры, которые отсчитывали последние минуты. Люди шептали своим близким слова прощания, обнимались, брали друг друга за руки. Кто-то плакал. В толпе я увидел продавца клюквенной настойки. Он по-прежнему был исполнен достоинства, и выглядел так, словно отошёл от работы на пять минут, а его карман на рубашке с нашей прошлой встречи ещё больше набух от десятирублёвых купюр. Шериф стоял рядом с Проповедником, скрестив руки на груди и внимательно наблюдал за толпой.

    Неожиданно, я обратил внимание, что ящики, окружающие Площадь стоят не так, как раньше. Их явно кто-то растаскивал. Стало немного стыдно, что в такой ответственный момент я думаю о ящиках, но это почему-то показалось мне важным.
    - Смотри-ка, - сказал я. – Ящики кто-то растащил.
    Таня посмотрела по сторонам.
    - Вон они, к стенке придвинуты.
    Действительно, к стене Сарая кто-то придвинул десятки ящиков и наставил их друг на друга таким образом, что получилось нечто вроде ступенчатой пирамиды вершина которой почти доходила до потолка. Там, под потолком я увидел окно.
    - Десять! – хором закричали люди.
    - Девять!
    Окно было маленькое, такое, что человек крупной комплекции мог бы в него и не протиснуться. Оно было открыто и я увидел через него полоску серого, пасмурного неба.
    - Восемь! Семь!
    Неподалёку раздался женский крик. Я обернулся и увидел проститутку, отбивающуюся от Доктора. Выкатив глаза, он хватал её за груди и пытался достать языком до её лица.
    - Шесть! Пять!
    Я в оцепенении смотрел на окно, которое было так близко всё это время. В нескольких метрах от него я заметил ещё одно, закрытое. Похоже, что эти маленькие окошки располагались по всему периметру Сарая.
    - Четыре! Три!
    На вершине пирамиды из ящиков я различил знакомые очертания широкополой шляпы.
    - Два! Один!
    Я успел припасть губами к губам Тани и шепнуть ей, что люблю её. Она успела сказать мне тоже самое.
    Я не почувствовал никакой боли. Была только мгновенная вспышка, а потом наступила чернота.

    Жизнь превратилась в сон. Я парю в пустоте, одинокий и спокойный. Я знаю, когда-нибудь это мне надоест и тогда я ухвачусь за самую банальную, приземлённую мысль и снова представлю, что есть земля и есть голова, в которой эта мысль появилась. Мир, словно снежный ком, будет нестись к своему финалу, увлекая за собой и меня, а я опять буду искать выход, который, теперь я это знаю точно, существует.

    Стоп! Что это было? Похоже начинается…

    10.10.2008

    Прикрепления: 9328778.jpg (117.6 Kb)


     
    БастДата: Четверг, 18.06.2009, 16:21 | Сообщение # 13
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    Жизнь превратилась в сон. Я парю в пустоте, одинокий и спокойный.

    Как не вспомнить- Овидий. Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.

    А вообще - мрачно...грубо, но правдиво - это наша жизнь. Изнемогаем от усталости, выполняем бессмысленную работу, иногда устраиваем себе передышку на любовь и удовольствия, а в целом- катимся в вечность... wink


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Четверг, 18.06.2009, 19:36 | Сообщение # 14
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Quote
    А вообще - мрачно...грубо

    Мне так не показалось. И даже, наоборот, после этих слов -

    Quote
    Мир, словно снежный ком, будет нестись к своему финалу, увлекая за собой и меня, а я опять буду искать выход, который, теперь я это знаю точно, существует

    появляется надежда... wink


     
    БастДата: Четверг, 18.06.2009, 20:23 | Сообщение # 15
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    Мне так не показалось

    Оптимист- Стакан наполовину полон!
    Пессимист - Стакан наполовину пуст... wink Может, у меня просто настроение не очень.


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    • Страница 1 из 12
    • 1
    • 2
    • 3
    • 11
    • 12
    • »
    Поиск:
    © 2008-2013 Карта сайта 10.10.2024, 01:48