Мы живем, как умеем. К нам ночи приходят и утра,
И воздушные замки уносит прибоем веков.
И когда-то давно нам сказал воин древний и мудрый:
Все погибнет в сражениях, останется только любовь.
Да, любовь. Но за ней в синих звездах и кружеве черном
Бесконечная ночь, боль и слезы несказанных слов,
Где мы бродим во мгле и где ловим друг друга за горло,
Словно это не явь, а блестящие фантики снов.
И любовь так сильна, так сладки ее прикосновения,
Так призывны слова и такое блаженство в глазах,
Что нам хочется жизнь подарить за одно лишь мгновение
И простить для нее все, что было, всю горечь и страх.
Ведь когда ее нет, мир нам кажется взорванным раем,
Мы готовы за все заплатить и погибнуть любя.
Мы срастаемся с ней, и, когда мы ее потеряем,
Нам так хочется вслед навсегда потерять и себя.
Мы клянемся, чем можем, и клятвы своей не нарушим
Пробиваться на зов ее, колокол, шепот и звон,
Ведь она так зовет, что нам хочется выкричать души,
И напиться ее, и умолкнуть на время времен-
Косо падает снег над застывшей от боли дорогой,
И в алмазах зимы наше дерево жизни, и нить,
Уходящая вдаль, в третью тысячу лет от порога.
Мы, конечно, пойдем. Мы попробуем снова. Любить. ..

Иные владеют библиотекой, как евнухи владеют гаремом.

Смех - это солнце: оно прогоняет зиму с человеческого лица.

Сорок лет - это зрелый возраст молодости. Пятьдесят - молодость зрелого возраста.

Алмазы в грязи не тают.

Безделье – счастье детей и несчастье стариков.

Бессонница - это насилие ночи над человеком.

Бесстыдство порой скрывает стыд.

Ближе всего к великому стоит честность.

Больше всего походят на нас наши фантазии. Каждому мечта рисуется соответственно его натуре.

Брак – убийственно ясное разрешение вопроса. Женщина отдает себя мужчине при посредничестве нотариуса – какая пошлость!

Великие люди сами сооружают себе пьедестал; статую воздвигает будущее.

Жаба, производящая на свет другую жабу, создает шедевр. Вы сомневаетесь? Попытайтесь сделать то же.

Жизнь - это песенка, а припев ее - смерть.

Величайшее в жизни счастье - это уверенность в том, что нас любят, любят за то, что мы такие, какие мы есть, или несмотря на то, что мы такие, какие мы есть...

Гюго Виктор Париж (отрывок)

I. ГРЯДУЩЕЕ
В двадцатом веке будет существовать необычайная нация. Эта нация будет великой, что не помешает ей быть свободной. Она будет знаменитой, богатой, мыслящей, мирной и дружественной по отношению к остальному человечеству. Она будет спокойной и рассудительной, словно старшая сестра. Ей покажется удивительной та слава, которой пользуются ныне конические снаряды, и она с трудом постигнет разницу между генералом и мясником: пурпурный мундир одного мало чем будет отличаться для нес от окровавленного фартука другого. Какая-нибудь битва между итальянцами и немцами, англичанами и русскими, пруссаками и французами будет для нее тем же, чем является для нас битва между пикардийцами и бургундцами. Расточительную трату человеческой крови она сочтет бесполезной. Восторг, вызываемый огромными цифрами убитых, встретит с ее стороны весьма умеренное одобрение. Она пожмет плечами при слове "война", как мы - при слове "инквизиция". На поле битвы при Садове она взглянет с тем же видом, с каким мы стали бы смотреть на аутодафе в Севилье. Ей покажутся бессмысленными и эти колебания стрелки весов военной удачи, неизменно и зловеще уравновешивающей каждую победу поражением, и вечная расплата за Аустерлиц ценой Ватерлоо. Она будет испытывать примерно такое же уважение ко всякому "авторитету", какое мы испытываем к правоверию; преследование книги будет казаться ей тем же, чем нам показалось бы дело о ереси; гонения на писателей она будет допускать не больше, чем мы допускаем гонения на астрономов, и, не видя ничего общего между Беранже и Галилеем, кроме их заточения, она одинаково не сможет представить себе ни Беранже в тюремной камере, ни Галилея в темнице. Для нее Eppur si muove1 будет не предметом страха, а источником радости. Она будет обладать высшей справедливостью доброты. Всякая жестокость вызовет у нее чувство стыда и возмущения. Вид эшафота ее оскорбит. У этой нации казни и кары растают и исчезнут с ростом просвещения, как тает лед под лучами восходящего солнца. Застою предпочтут движение. Никто никому не будет ставить преград. На смену рекам-границам придут реки-артерии. Взорвать мост будет так же невозможно, как и отрубить голову. Пушечный порох станет порохом для бурения, а селитра, с помощью которой ныне сокрушают человеческие жизни, будет применяться, чтобы сокрушать горы. Никого не станут интересовать преимущества пули цилиндрической над круглой пулей, кремня над фитилем, пистона над кремнем и патрона над пистоном. Люди будут равнодушны к замечательным тринадцатифутовым чугунным кулевринам, окованным стальными обручами и стреляющим по выбору как полыми, так и литыми ядрами. Они не будут испытывать благодарности ни к Шасспо, превзошедшему Дрейзе, ни к Боннену, превзошедшему Шасспо. А то, что в девятнадцатом веке Европа пожертвовала населением целой столицы - семьюстами восемьюдесятью пятью тысячами человек - ради того, чтобы разрушить небольшой город Севастополь,покажется им событием хотя и примечательным, но весьма странным. Эта нация больше оценит туннель в Альпах, чем зарядный картуз Армстронга. В своем крайнем невежестве она даже не будет знать, что в 1866 году была отлита пушка весом в двадцать три тонны, названная Big Will2. Забудутся и другие красоты и роскошества наших дней; так, например, у этих людей не будет уже бюджетов, подобных бюджету современной Франции, достигающему ежегодно размеров золотой пирамиды десяти квадратных футов в основании и тридцати футов высоты. А такой бедный островок, как Джерси, не раз подумает, прежде чем позволит себе прихоть,- какой сделал это 6 августа 1866 года,- повесить человека3, чья виселица обходится в две тысячи восемьсот франков. Люди перестанут бросать деньги на подобные излишества. Законодательство этой нации будет точным воспроизведением скрижалей естественного права. Под влиянием этой нации-зачинательницы необъятные девственные просторы Америки, Азии, Африки и Австралии будут предоставлены несущим цивилизацию эмигрантам; те восемьсот тысяч быков, что ежегодно сжигаются в Южной Америке при производстве кож, будут съедаться; люди поймут, что если по одну сторону Атлантического океана имеются быки, то по другую его сторону имеются голодные рты. Под воздействием этой нации длинные вереницы обездоленных потянутся к неизведанным пространствам и разольются величественным потоком по богатым и тучным землям; люди будут устремляться в Калифорнии и Тасмании не за золотом - грубой и призрачной приманкой нынешнего дня,- а в поисках земли; эти голодные и разутые, эти достойные уважения страждущие спутники нашей недальновидной роскоши и нашего эгоистического благоденствия, вопреки Мальтусу, найдут себе пропитание под одним и тем же солнцем; из города-матери, ставшего тесным, вылетят людские рои и понастроят свои ульи на всех континентах; этому благотворному расселению, вероятно, будет способствовать и разрешение назревающих ныне проблем: разумно руководимое передвижение по воздуху, небо с его воздушными кораблями - все это будет со всех сторон вливать жизнь в этот огромный муравейник тружеников; земной шар станет для человека его собственным домом, и ничто в этом доме не будет пропадать даром; так, например, Корриентес, эта гигантская, самой природой созданная водонапорная машина, эта разветвленная сеть рек и потоков, эта огромная, уже совершенно готовая система каналов, Корриентес, чьи воды, ныне пересекаемые вплавь лишь стадами бизонов, несут стволы деревьев,- создаст и будет питать сотни городов; всякий, кто захочет, получит на девственных землях кров, пашню, достаток, богатство, и все это при одном только условии - распространить идею родины на всю вселенную и считать себя гражданином и пахарем мира; таким образом, собственность, это великое право человека, эта высшая свобода, это господство духа над материей, эта верховная власть, недоступная животному, отнюдь не будет уничтожена, а демократизируется и станет всеобщей. Исчезнут все препоны: не будет больше ни поборов у мостов, ни пошлин у городских ворот, ни таможен на границах, ни перешейков между океанами, ни предрассудков в умах. Словно рой трудолюбивых пчел, зажужжит повсюду пробужденная к жизни пытливая инициатива. Нация, находящаяся в центре этого движения, откуда оно лучами разойдется на все материки будет среди остальных наций тем же, чем является ныне образцовая ферма среди хуторов. Она будет более чем нацией - она будет цивилизацией; она будет лучше, чем цивилизация,- она будет всеобщей семьей. Единый язык, единая монета, единая система мер, единый меридиан, единый свод законов; обращение бумажных денег в его высшей форме; ценные бумаги с купонами, превращающие в рантье любого, у кого есть в кармане жилета двадцать франков; неисчислимо выросший доход как результат уничтожения паразитизма; отсутствие праздных с оружием в руках; отмена гигантских расходов на оборону границ, благодаря чему в кармане у населения останутся четыре миллиарда, затрачиваемые ежегодно на регулярные армии; возвращение в сельское хозяйство, в промышленность и торговлю четырех миллионов молодых тружеников, которых с почетом приносят в жертву солдатскому мундиру; повсеместная перековка мечей и оков на орала; воцарение над людьми величественной восьмигрудой богини мира; никакой эксплуатации, ни малых великими, ни великих малыми, и сознание каждым достоинств и полезности каждого; идея служения друг другу, очищенная от идеи принуждения; равенство, возникающее на основе всеобщего бесплатного и обязательного обучения; осушительный канал там, где была сточная канава; обучение вместо наказания; тюрьма, превращенная в школу; конец невежества, этого крайнего предела нищеты; не умеющий читать - столь же редкое явление, как и слепорожденный; понимание истины jus contra legem4; растворение политики в науке; низведение противоречий к их простейшей форме, и как следствие упрощение самих событий; упразднение всего того, что искусственно и что ложно; законом станет неоспоримое, единственным авторитетом - наука. Правительство, чья деятельность ограничивается одной лишь важной задачей - заботой о путях сообщения, в которой главное - передвижение людей и их безопасность. Государство, заявляющее о себе лишь для того, чтобы безвозмездно предложить проект и дать образец. Ничем не стесненная конкуренция человеческой мысли при наличии одного типического вида, характеризующего уровень прогресса. Нигде никаких пут, повсюду приближение к единому образцу. Все по единому типу: школа, мастерская, склад, лавка, ферма, театр, общественное мнение и. наряду со всем этим,- свобода. Свобода человеческого сердца, охраняемая в той же мере, что и свобода человеческого разума, ибо любить так же священно, как и мыслить. Широкая поступь толпы - Идеи, возглавленной духом - Легионом. Обмен, возросший в десять раз и влекущий за собой возросшие во сто крат производство и потребление; чудо умножения хлебов, ставшее явью; воды, укрощенные плотинами, что предотвратит наводнения, и изобилующие рыбой, что удешевит жизнь; промышленность, порождающая новую промышленность, рабочие руки, призывающие новые рабочие руки, сделанная работа, предполагающая множество предстоящих, беспрерывное возобновление, рожденное постоянным завершением, и повсюду ежечасно волшебное возрождение голов священного чудовища - труда, отрубленных оплодотворяющим топором процесса. Взамен войны - соревнование. Мятежное устремление умов навстречу грядущему дню. Нетерпеливость добра, порицающего медлительность и робость. Исчезновение всякого другого повода для гнева. Народ, вторгающийся в недра ночи и добывающий там на благо человечеству огромные запасы света. Вот какова будет эта нация.
Столицей этой нации будет Париж, но она не будет называться Францией; она будет называться Европой.
Европой будет называться она в двадцатом веке, а в последующие века, еще более преображенная, она будет называться Человечеством.

Папе было сорок лет, Славику — десять, ёжику — и того меньше.
Славик притащил ёжика в шапке, побежал к дивану, на котором лежал папа с раскрытой газетой, и, задыхаясь от счастья, закричал:
— Пап, смотри!
Папа отложил газету и осмотрел ёжика. Ёжик был курносый и симпатичный. Кроме того, папа поощрял любовь сына к животным. Кроме того, папа сам любил животных.

— Хороший ёж! — сказал папа. — Симпатяга! Где достал?

— Мне мальчик во дворе дал, — сказал Славик.

— Подарил, значит? — уточнил папа.

— Нет, мы обменялись, — сказал Славик. — Он мне дал ёжика, а я ему билетик.

— Какой ещё билетик?

— Лотерейный, — сказал Славик и выпустил ёжика на пол. — Папа, ему надо молока дать..

— Погоди с молоком! — строго сказал папа. — Откуда у тебя лотерейный билет?

— Я его купил, — сказал Славик.

— У кого?

— У дяденьки на улице... Он много таких билетов продавал. По тридцать копеек... Ой, папа, ёжик под диван полез...

— Погоди ты со своим ёжиком! — нервно сказал папа и посадил Славика рядом с собой. — Как же ты отдал мальчику свой лотерейный билет?.. А вдруг этот билет что-нибудь выиграл?

— Он выиграл, — сказал Славик, не переставая наблюдать за ёжиком.

— То есть как это — выиграл? — тихо спросил папа, и его нос покрылся капельками пота. — Что выиграл?

— Холодильник! — сказал Славик и улыбнулся.

— Что такое?! — Папа как-то странно задрожал. — Холодильник?!.. Что ты мелешь?.. Откуда ты это знаешь?!

— Как — откуда? — обиделся Славик. — Я его проверил по газете... Там первые три цифирки совпали... и остальные... И серия та же!.. Я уже умею проверять, папа! Я же взрослый!

— Взрослый?! — Папа так зашипел, что ёжик, который вылез из-под дивана, от страха свернулся в клубок. — Взрослый?!.. Меняешь холодильник на ёжика?

— Но я подумал, — испуганно сказал Славик, — я подумал, что холодильник у нас уже есть, а ёжика нет...

— Замолчи! — закричал папа и вскочил с дивана. — Кто?! Кто этот мальчик?! Где он?!

— Он в соседнем доме живёт, — сказал Славик и заплакал. — Его Сеня зовут...

— Идём! — снова закричал папа и схватил ёжика голыми руками. — Идём быстро!!

— Не пойду, — всхлипывая, сказал Славик. — Не хочу холодильник, хочу ёжика!

— Да пойдём же, оболтус, — захрипел папа. — Только бы вернуть билет, я тебе сотню ёжиков куплю...

— Нет... — ревел Славик. — Не купишь... Сенька и так не хотел меняться, я его еле уговорил...

— Тоже, видно, мыслитель! — ехидно сказал папа. — Ну, быстро!..

Сене было лет восемь. Он стоял посреди двора и со страхом глядел на грозного папу, который в одной руке нёс Славика, а в другой — ежа.

— Где? — спросил папа, надвигаясь на Сеню. — Где билет? Уголовник, возьми свою колючку и отдай билет!

— У меня нет билета! — сказал Сеня и задрожал.

— А где он?! — закричал папа. — Что ты с ним сделал, ростовщик? продал?

— Я из него голубя сделал, — прошептал Сеня и захныкал.

— Не плачь! — сказал папа, стараясь быть спокойным. — Не плачь, мальчик... значит, ты сделал из него голубя. А где этот голубок?.. Где он?..

— Он на карнизе засел... — сказал Сеня.

— На каком карнизе?

— Вон на том! — И Сеня показал на карниз второго этажа.

Папа снял пальто и полез по водосточной трубе.

Дети снизу с восторгом наблюдали за ним.

Два раза папа срывался, но потом всё-таки дополз до карниза и снял маленького жёлтенького бумажного голубя, который уже слегка размок от воды.

Спустившись на землю и тяжело дыша, папа развернул билетик и увидел, что он выпущен два года тому назад.

— Ты его когда купил? — спросил папа у Славика.

— Ещё во втором классе, — сказал Славик.

— А когда проверял?

— Вчера.

— Это не тот тираж... — устало сказал папа.

— Ну и что же? — сказал Славик. — Зато все цифирки сходятся...

Папа молча отошёл в сторонку и сел на лавочку.

Сердце бешено стучало у него в груди, перед глазами плыли оранжевые круги... Он тяжело опустил голову.

— Папа, — тихо сказал Славик, подходя к отцу. — Ты не расстраивайся! Сенька говорит, что он всё равно отдаёт нам ёжика...

— Спасибо! — сказал папа. — Спасибо, Сеня...

Он встал и пошёл к дому.
Ему вдруг стало очень грустно. Он понял, что никогда уж не вернуть того счастливого времени, когда с лёгким сердцем меняют холодильник на ежа.

Добавлено (13.03.2010, 01:03)
---------------------------------------------
Евгений Лукин отрывки из романа "Алая аура протопарторга"
Глава 2. ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА,
ВОЗРАСТА НЕ ИМЕЕТ, ДОКУМЕНТ

Соперниками Лыцк и Баклужино чувствовали себя с незапамятных времен.
Хаживали бесперечь стенка на стенку, а то и учиняли прелютые дрекольные бои,
доходящие во дни гражданских распрей до сабельных. Однако уже за годы первых
пятилеток грамотность населения заметно возросла, кулачных и прочих
физических расправ стало поменьше, сведение счетов приняло форму
доносительства в письменном виде, а там и вовсе переродилось в
социалистическое соревнование... Теперь же, после распада Сусловской
области, противостояние двух бывших районов, а ныне - держав, обрело четко
выраженный идеологический характер. Если в Лыцке к власти пришли
православные коммунисты, то на выборах в Баклужино победу одержало
общественно-политическое движение "Колдуны за демократию".
И это вполне естественно. Не зря ведь при царском режиме всех лыцких
обывателей дразнили богомольцами, а баклужинцев - знахарями да шептунами.
Перебирая архивные документы, постоянно ловишь себя на мысли, что Лыцк и
Баклужино больше всего на свете опасались как-нибудь случайно оказаться по
одну сторону баррикады. В исторических памятниках первое упоминание об их
вражде совпадает по времени с воцарением дома Романовых, когда Лыцк
единодушно признал законным государем Михаила Федоровича, а Баклужино столь
же решительно поддержало какого-то там по счету Лжедимитрия... Погожим
летним днем ватаги воровских казаков Заруцкого и еретицы Маришки перешли
Чумахлинку и осадили бревенчато-земляные стены Лыцка. По одним данным, вел
их атаман Неупокой-Карга, по другим (менее достоверным) - атаман Баловень.
Однако все без исключения источники утверждают, что мятежников на Лыцк
навели именно баклужинцы.
Пощады ждать не приходилось. Обычай атамана Баловня (да и прочих
атаманов) забивать пленникам порох во все интимные места, а затем его
поджигать, был в ту пору общеизвестен. Отразить приступ также не
представлялось возможным в связи с общей ветхостью городских стен и
подавляющим преимуществом противника. Кроме того, кто-то из баклужинских
знахарей, приставших к воровским казакам, применил разрыв-траву и с ее
помощью сбил засовы с крепостных ворот...
И тогда, совершенно справедливо рассудив, что заботиться пора уже не
столько о бренных телах, сколько о бессмертных душах, жители причастились,
исповедовались и вышли навстречу гибели с чудотворным образом Лыцкой Божьей
Матери.
Дальнейшее известно. Как только шествие с пением и плачем показалось на
гребне покатого земляного вала, кто-то из разбойников (тоже скорее всего
баклужинец) выпалил в икону из пищали и, что самое страшное, попал.
Осаждающими тут же овладело безумие, с оружием в руках кинулись они друг на
друга и, понеся крупные потери, расточились сами собой...
Впрочем, известный русский историк Костомаров сомневался в достоверности
этой легенды, указывая, что нечто подобное ранее имело место при осаде
Новгорода суздальцами. Не стоит упрекать его за это. При всей своей
проницательности ученый просто не мог предвидеть, что в 1919 году чудо
повторится. А оно повторилось. Только на этот раз чудотворная рассеяла уже
не воровских казаков еретицы Маришки, а - боязно молвить! -
красногвардейский полк имени товарища Марабу (возможно, Мирабо). К
сожалению, опираться здесь приходится лишь на устные предания, поскольку
документов, подтверждающих это ошеломительное событие, в архиве обнаружить
не удалось. Скорее всего бумаги чуть позже были изъяты и уничтожены по
личному распоряжению Лаврентия Павловича Берии...
Непонятно, правда, почему малое время спустя чудотворная не обратила в
бегство трех баклужинских чекистов, пришедших изымать ее из храма. Видимо,
батюшка просто побоялся вынести икону им навстречу...
В годы социалистического строительства борьба двух райцентров свелась в
основном к тому, что Лыцк и Баклужино всячески помогали советской власти
ущемлять друг друга. И советская власть, как правило, шла навстречу: то с
религией борьбу начнет, то с вредными суевериями...
Единственное, что объединяло подчас давних соперников, - это глубокая
неприязнь к областному центру. Собственно, все началось с того, что Павел
Первый со свойственной ему внезапностью разжаловал Баклужино с Лыцком в
селения и отдал первенство - кому?.. Даже вспомнить неловко, что это был за
городишко и как он в ту пору назывался!..
Впрочем, в данном случае все ограничилось неприязнью - до ненависти не
дошло. Город Суслов был всегда настолько зауряден, что отнестись к нему
всерьез соперники не могли при всем желании... Достаточно сказать, что,
когда ликующие россияне, развалив социалистическую державу, кинулись на
радостях возвращать градам и весям их исконные имена, Суслов даже
переиначить не удалось. До 1982 года он, оказывается, звался Бонч-Бруевичи,
а предыдущее имечко, нареченное ему в сердцах Петром Первым, звучало просто
непристойно. Тогда привлекли краеведов. Те подняли документы - и обнаружили,
что городок известен еще с XV века и что именовался он в ту пору опять-таки
Сусловым, но только уже не в честь видного идеолога и члена Политбюро ЦК
КПСС, а в честь самого обыкновенного сусла...
Два столетия подряд Лыцк и Баклужино скрепя сердце признавали первенство
этого убогого населенного пункта - и ждали своего часа. И вот час настал...
Теперь уже ни Москва, ни областной центр, ни даже Павел Первый не могли
помешать двум суверенным государствам расквитаться друг с другом за прошлые
обиды.
И первейшей из обид являлось пребывание в Баклужинском краеведческом
музее чудотворной иконы Божьей Матери Лыцкой, изъятой в свое время тремя
антихристами в кожанках.
Православные коммунисты вот уже несколько раз требовали немедленного
возврата святыни, на что Лига Колдунов отвечала неизменным отказом,
мотивируя свое решение тем, что в момент распада области данное произведение
искусства находилось на территории Баклужино и, стало быть, является
достоянием Республики.
Танковое сражение возле хутора Упырники (ныне - колхоз "Светлый путч"),
где, по слухам, с одной стороны участвовало девять машин, с другой - семь,
ничего в судьбе иконы не изменило. Как, кстати, и артобстрел Чумахлы...
Хотя вот тут, честно говоря, как-то все сомнительно. Ну, обстрел - это
ладно, поверим, но откуда, скажите, в бывших райцентрах взяться танкам? В
Суслове - да, стоит там до сих пор на окраине какая-то танковая часть,
однако все машины - на месте. Американцы тоже, говорят, не продавали...
Никто не продавал! Откуда же бронетехника?..
Может, не было никакого сражения?.. А с другой стороны - как это не было?
Висит же вон в Лыцком Эрмитаже батальное полотно художника Леонтия Досюды
"Подвиг протопарторга", где пламенный лидер правых радикалов Лыцка Африкан в
развевающейся рясе на фоне полуобрушенной водонапорной башни мечет бутылку
со святой водой в заговоренную гусеницу вражеской машины! Танк, правда,
изображен нечетко, в облаке пыли, и вообще чувствуется, что художник с
военной техникой не в ладах. Судя по очертаниям башни и ствола, на Африкана
скорее всего наезжает самоходное орудие "фердинанд", что, конечно же,
маловероятно...
Короче, было оно или не было, но только танковое сражение возле хутора
Упырники вызвало сильнейший международный переполох, и вскоре в аэропорту
бывшего областного центра приземлился лайнер со специальной комиссией ООН на
борту.
Православные коммунисты ее, однако, в Лыцк не пустили, утверждая, что
комиссия прислана с целью промышленного шпионажа, а упомянутый выше
протопарторг Африкан, заслышав о предстоящем визите, призвал уничтожить
богопротивных империалистов еще в воздухе, причем не поленился съездить и
освятить все шесть ракет заброшенного комплекса ПВО...
И это в то время, когда очередной Президент Соединенных Штатов,
вдряпавшись в очередную амурную историю, ползал с лупой по карте полушарий,
не зная, кого бы еще разбомбить!
Над бывшей Сусловской областью нависла реальная угроза стать новой
горячей точкой планеты, тем более что после вступления Астрахани в НАТО и
введения шестого флота США в Каспий американская палубная авиация легко
могла дотянуться до любых интересующих ее целей. Вскоре с борта десантного
вертолетоносца "Тарава", полным ходом идущего к Лыцку по Воложке Куропатке,
поднялся и произвел посадку на столичном баклужинском аэродроме "летающий
вагон". Местные дамы испятнали американцев помадой с ног до головы и
забросали их цветами. А на следующий день у совершавшего разведывательный
полет "ночного призрака" черт знает с чего вышли из строя восемь бортовых
компьютерных систем - и машина рухнула в Чумахлинку...
Теперь уже возликовали в Лыцке. Прослышав о случившемся, народ, смеясь и
плача от радости, хлынул на украсившиеся флагами проспекты. Совершенно
незнакомые люди обнимались и поздравляли друг друга. Единственное, что
омрачало всеобщее торжество: пилот "ночного призрака" остался в живых и был,
как это принято у американцев, подобран с вертолета...
В беседе с иностранным корреспондентом протопарторг Африкан заявил, будто
разведчика уничтожили льщкие средства противовоздушной обороны, а когда
журналист осведомился не без ехидства, какие именно, лидер правых радикалов
надменно изрек, что была бы вера, а сбить можно из чего угодно...
Средства массовой информации США, равно как и суверенной Республики
Баклужино, хранили смущенное молчание. Результаты расследования,
проведенного совместно капелланами шестого флота и баклужинской Лигой
Колдунов, по некоторым причинам не были предъявлены прессе...
Контакты нечистой силы вообще штука опасная - особенно когда оба вида
долгое время развивались изолированно. Если наши домовые - это, согласно
преданию, обрусевшие черти, то американские гремлины, судя по наколкам на
предплечьях, перебрались в авиацию с флота, причем сделали это относительно
недавно - в самом начале XX века. Сперва они специализировались на
двигателях, а затем занялись и бортовыми приборами...
Однако в данном случае поразительно другое: ведь всего два часа стоял
"летающий вагон" на бывшем выпасе (ныне - военном аэродроме Баклужино)! И
этих-то двух часов гремлинам шестого флота вполне хватило, чтобы разжиться у
местных домовых контрабандным ладаном! А к ладану, между прочим, тоже
привычка нужна. Дозу опять же знать надо... Так что пилот "ночного
призрака", можно сказать, спасся чудом.
Естественно, что разведка будущих целей была временно приостановлена,
любые посадки на баклужинской территории (за исключением вынужденных)
категорически запрещены, а протопарторг Африкан под горячую руку объявлен
международным политическим террористом...

В просторном и несколько сумрачном вестибюле музея белел мраморный
бюст... Нет-нет, только не Глеба Портнягина. Во-первых, Президент был
скромен, низкопоклонства - не терпел, а во-вторых, какой же нормальный
колдун позволит себя ваять? Страшно даже помыслить, что будет, попади его
скульптурный портрет в чужие руки! Готовое орудие для наведения порчи...
Не следует также забывать и о тех случаях, когда порча наводится через
памятники как бы сама собой. Давным-давно вычислена и неоднократно уточнена
так называемая критическая масса прижизненных изваяний, превышение которой
чревато параличом, слабоумием и быстрым политическим крахом - даже без
вмешательства каких-либо враждебных сил.
Однако вернемся в вестибюль...
На обрубке гранитной колонны ехидно ухмылялась мраморная голова старого и
вроде бы не слишком трезвого сатира. Именно так выглядел когда-то учитель
Глеба, известный баклужинский чародей Ефрем Нехорошев. Вот его уже можно
было и лепить, и высекать хоть в полный рост, поскольку двадцать четыре года
назад он благополучно скончался в наркологическом отделении областной
больницы им. Менделеева.
Глеб Портнягин приостановился перед бюстом и со скорбным упреком взглянул
в молочно-белые зенки учителя. Рано, рано ушел ты, Ефрем... Вот она,
водка-то... Помнится, когда Глеб, наивный, недавно освободившийся юноша,
пришел набиваться в ученики к Нехорошеву, чародей как раз выходил из
очередного запоя.
- Сколдовать любой дурак сможет... - мрачно изрек он, выслушав сбивчивые
речи гостя. - Тут главное - отмазаться потом... Природа - она ж дотошней
прокурора! Так и норовит, сука, под вышку подвести...
На всю жизнь запомнил Глеб эти пророческие слова и всегда соблюдал
осторожность. Например, ставши Президентом, он, к изумлению Лиги, отменил
далеко не все запреты - даже из тех, что наложены были еще советской
властью, хотя полномочия имел. Саперам, правда, разрешил ошибаться дважды,
но этим и ограничился. Поэтому вечные двигатели первого рода в Баклужино до
сих пор изымались точно так же, как и в Лыцке, а штрафовали за это дело,
пожалуй что, и покруче...
Правоту Президента осознали, когда мировая общественность была потрясена
известием о Царицынском феномене. Как позже выяснилось, тамошний мэр личным
распоряжением приостановил в черте города действие закона о сохранении
энергии... Нашел, понимаешь, лекарство от энергетического кризиса!.. Всем
мегаполисом в черную дыру загремели - шутка?
Вот американцы в этом плане молодцы. Что бы ни случилось - и дух
соблюдают, и букву. Там у них за нарушение закона Ома или, скажем, закона
всемирного тяготения высшая мера в ряде случаев светит - и никакая
реанимация не отмажет...