Колизей - История Древнего мира Колизей - История Древнего мира
Главная Контакты В избранное
    Модератор форума: Баст  
    Форум » Общение :) » Увлечения » Литературная страничка
    Литературная страничка
    БастДата: Суббота, 24.07.2010, 10:56 | Сообщение # 121
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    И вдруг я вижу: то пятно, что чернело вдали, плывет, ползет само ко мне!
    Боже! Я оглядываюсь назад… Старуха смотрит прямо на меня – и беззубый рот скривлен усмешкой…
    – Не уйдешь!

    Аж передернуло..ЖУТЬ! wacko

    Quote (Римский)
    Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.

    Это так верно..так правильно...

    Quote (Римский)
    Девушка перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.
    – Дура! – проскрежетал кто-то сзади.
    – Святая! – принеслось откуда-то в ответ.

    Иногда действительно, чувствуешь себя полной дурой... smile Почему так поступила..зачем...Но возвращаешься назад в мыслях, и снова поступаешь также..Как объяснить?... happy

    Замечательная подборка! Спасибо. smile


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    токиоДата: Суббота, 24.07.2010, 13:17 | Сообщение # 122
    Группа: Всадники
    Сообщений: 499
    Награды: 1
    Замечания: 0%
    Статус: Offline
    Полностью согласен с Баст, подборка очень красивая. Надо будет перечитать её зимой smile

    токио
     
    РимскийДата: Воскресенье, 03.10.2010, 14:56 | Сообщение # 123
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    115 лет со дня рождения Сергея Есенина



    С ДОБРЫМ УТРОМ!

    Задремали звезды золотые,
    Задрожало зеркало затона,
    Брезжит свет на заводи речные
    И румянит сетку небосклона.

    Улыбнулись сонные березки,
    Растрепали шелковые косы.
    Шелестят зеленые сережки,
    И горят серебряные росы.

    У плетня заросшая крапива
    Обрядилась ярким перламутром
    И, качаясь, шепчет шаловливо:
    "С добрым утром!"

    Весенний вечер

    Тихо струится река серебристая
    В царстве вечернем зеленой весны.
    Солнце садится за горы лесистые.
    Рог золотой выплывает луны.

    Запад подернулся лентою розовой,
    Пахарь вернулся в избушку с полей,
    И за дорогою в чаще березовой
    Песню любви затянул соловей.

    Слушает ласково песни глубокие
    С запада розовой лентой заря.
    С нежностью смотрит на звезды далекие
    И улыбается небу земля.

    Собаке Качалова

    Дай, Джим, на счастье лапу мне,
    Такую лапу не видал я сроду.
    Давай с тобой полаем при луне
    На тихую, бесшумную погоду.
    Дай, Джим, на счастье лапу мне.

    Пожалуйста, голубчик, не лижись.
    Пойми со мной хоть самое простое.
    Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
    Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

    Хозяин твой и мил и знаменит,
    И у него гостей бывает в доме много,
    И каждый, улыбаясь, норовит
    Тебя по шерсти бархатной потрогать.

    Ты по-собачьи дьявольски красив,
    С такою милою доверчивой приятцей.
    И, никого ни капли не спросив,
    Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

    Мой милый Джим, среди твоих гостей
    Так много всяких и невсяких было.
    Но та, что всех безмолвней и грустней,
    Сюда случайно вдруг не заходила?

    Она придет, даю тебе поруку.
    И без меня, в ее уставясь взгляд,
    Ты за меня лизни ей нежно руку
    За все, в чем был и не был виноват.


     
    БастДата: Воскресенье, 03.10.2010, 15:24 | Сообщение # 124
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    Дай, Джим, на счастье лапу мне,
    Такую лапу не видал я сроду.

    А мне про другую собаку нравится у Есенина smile

    СУКИН СЫН

    Снова выплыли годы из мрака
    И шумят, как ромашковый луг.
    Мне припомнилась нынче собака,
    Что была моей юности друг.

    Нынче юность моя отшумела,
    Как подгнивший под окнами клен,
    Но припомнил я девушку в белом,
    Для которой был пес почтальон.

    Не у всякого есть свой близкий,
    Но она мне как песня была,
    Потому что мои записки
    Из ошейника пса не брала.

    Никогда она их не читала,
    И мой почерк ей был незнаком,
    Но о чем-то подолгу мечтала
    У калины за желтым прудом.

    Я страдал... Я хотел ответа...
    Не дождался... уехал... И вот
    Через годы... известным поэтом
    Снова здесь, у родимых ворот.

    Та собака давно околела,
    Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
    С лаем ливисто ошалелым
    Меня встрел молодой ее сын.

    Мать честная! И как же схожи!
    Снова выплыла боль души.
    С этой болью я будто моложе,
    И хоть снова записки пиши.

    Рад послушать я песню былую,
    Но не лай ты! Не лай! Не лай!
    Хочешь, пес, я тебя поцелую
    За пробуженный в сердце май?

    Поцелую, прижмусь к тебе телом
    И, как друга, введу тебя в дом...
    Да, мне нравилась девушка в белом,
    Но теперь я люблю в голубом.


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Воскресенье, 28.11.2010, 15:35 | Сообщение # 125
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Александру Блоку - 130....

    ***

    Отдых напрасен. Дорога крута.
    Вечер прекрасен. Стучу в ворота.

    Дольнему стуку чужда и строга,
    Ты рассыпаешь кругом жемчуга.

    Терем высок, и заря замерла.
    Красная тайна у входа легла.

    Кто поджигал на заре терема,
    Что воздвигала Царевна Сама?

    Каждый конек на узорной резьбе
    Красное пламя бросает к тебе.

    Купол стремится в лазурную высь.
    Синие окна румянцем зажглись.

    Все колокольные звоны гудят.
    Залит весной беззакатный наряд.

    Ты ли меня на закатах ждала?
    Терем зажгла? Ворота отперла?

    ***
    Ветер принес издалёка
    Песни весенней намек,
    Где-то светло и глубоко
    Неба открылся клочок.

    В этой бездонной лазури,
    В сумерках близкой весны
    Плакали зимние бури,
    Реяли звездные сны.

    Робко, темно и глубоко
    Плакали струны мои.
    Ветер принес издалёка
    Звучные песни твои.

    ***
    Странных и новых ищу на страницах
    Старых испытанных книг,
    Грежу о белых исчезнувших птицах,
    Чую оторванный миг.

    Жизнью шумящей нестройно взволнован,
    Шепотом, криком смущен,
    Белой мечтой неподвижно прикован
    К берегу поздних времен.

    Белая Ты, в глубинах несмутима,
    В жизни - строга и гневна.
    Тайно тревожна и тайно любима,
    Дева, Заря, Купина.

    Блекнут ланиты у дев златокудрых,
    Зори не вечны, как сны.
    Терны венчают смиренных и мудрых
    Белым огнем Купины.

    В ДЮНАХ

    Я не люблю пустого словаря
    Любовных слов и жалких выражений:
    "Ты мой", "Твоя", "Люблю", "Навеки твой".
    Я рабства не люблю. Свободным взором
    Красивой женщине смотрю в глаза
    И говорю: "Сегодня ночь. Но завтра -
    Сияющий и новый день. Приди.
    Бери меня, торжественная страсть.
    А завтра я уйду - и запою".

    Моя душа проста. Соленый ветер
    Морей и смольный дух сосны
    Ее питал. И в ней - всё те же знаки,
    Что на моем обветренном лице.
    И я прекрасен - нищей красотою
    Зыбучих дюн и северных морей.

    Так думал я, блуждая по границе
    Финляндии, вникая в темный говор
    Небритых и зеленоглазых финнов.
    Стояла тишина. И у платформы
    Готовый поезд разводил пары.
    И русская таможенная стража
    Лениво отдыхала на песчаном
    Обрыве, где кончалось полотно.
    Так открывалась новая страна -
    И русский бесприютный храм глядел
    В чужую, незнакомую страну.

    Так думал я. И вот она пришла
    И встала на откосе. Были рыжи
    Ее глаза от солнца и песка.
    И волосы, смолистые как сосны,
    В отливах синих падали на плечи.
    Пришла. Скрестила свой звериный взгляд
    С моим звериным взглядом. Засмеялась
    Высоким смехом. Бросила в меня
    Пучок травы и золотую горсть
    Песку. Потом - вскочила
    И, прыгая, помчалась под откос...

    Я гнал ее далёко. Исцарапал
    Лицо о хвои, окровавил руки
    И платье изорвал. Кричал и гнал
    Ее, как зверя, вновь кричал и звал,
    И страстный голос был - как звуки рога.
    Она же оставляла легкий след
    В зыбучих дюнах, и пропала в соснах,
    Когда их заплела ночная синь.

    И я лежу, от бега задыхаясь,
    Один, в песке. В пылающих глазах
    Еще бежит она - и вся хохочет:
    Хохочут волосы, хохочут ноги,
    Хохочет платье, вздутое от бега...
    Лежу и думаю: "Сегодня ночь
    И завтра ночь. Я не уйду отсюда,
    Пока не затравлю ее, как зверя,
    И голосом, зовущим, как рога,
    Не прегражу ей путь. И не скажу:
    "Моя! Моя!" - И пусть она мне крикнет:
    "Твоя! Твоя!"


     
    БастДата: Воскресенье, 28.11.2010, 15:39 | Сообщение # 126
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    И не скажу:
    "Моя! Моя!" - И пусть она мне крикнет:
    "Твоя! Твоя!"

    Просто нет слов...Пробирает.До дрожи. Блок- это не только "Улица. Фонарь. Аптека." Это много страсти и любви..Спасибо. smile


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Суббота, 15.01.2011, 11:53 | Сообщение # 127
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Сегодня 120-лет со дня рождения Осипа Эмильевича Мандельштама(15 января 1891, Варшава — 27 декабря 1938, лагерный пункт Вторая речка под Владивостоком)

    NOTRE DAME

    Где римский судия судил чужой народ,
    Стоит базилика,- и, радостный и первый,
    Как некогда Адам, распластывая нервы,
    Играет мышцами крестовый легкий свод.

    Но выдает себя снаружи тайный план:
    Здесь позаботилась подпружных арок сила,
    Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
    И свода дерзкого бездействует таран.

    Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
    Души готической рассудочная пропасть,
    Египетская мощь и христианства робость,
    С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес.

    Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
    Я изучал твои чудовищные ребра,
    Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
    И я когда-нибудь прекрасное создам.

    1912

    * * *
    С веселым ржанием пасутся табуны,
    И римской ржавчиной окрасилась долина;
    Сухое золото классической весны
    Уносит времени прозрачная стремнина.

    Топча по осени дубовые листы,
    Что густо стелются пустынною тропинкой,
    Я вспомню Цезаря прекрасные черты —
    Сей профиль женственный с коварною горбинкой!

    Здесь, Капитолия и Форума вдали,
    Средь увядания спокойного природы,
    Я слышу Августа и на краю земли
    Державным яблоком катящиеся годы.

    Да будет в старости печаль моя светла.
    Я в Риме родился, и он ко мне вернулся;
    Мне осень добрая волчицею была
    И - месяц Цезаря — мне август улыбнулся.

    1915

    * * *
    Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
    Я список кораблей прочел до середины:
    Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
    Что над Элладою когда-то поднялся.

    Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
    На головах царей божественная пена,-
    Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
    Что Троя вам одна, ахейские мужи?

    И море, и Гомер - всё движется любовью.
    Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
    И море черное, витийствуя, шумит
    И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

    1915

    ЗВЕРИНЕЦ

    Отверженное слово «мир»
    В начале оскорбленной эры;
    Светильник в глубине пещеры
    И воздух горных стран — эфир;
    Эфир, которым не сумели,
    Не захотели мы дышать.
    Козлиным голосом, опять,
    Поют косматые свирели.

    Пока ягнята и волы
    На тучных пастбищах водились
    И дружелюбные садились
    На плечи сонных скал орлы,—
    Германец выкормил орла,
    И лев британцу покорился,
    И галльский гребень появился
    Из петушиного хохла.

    А ныне завладел дикарь
    Священной палицей Геракла,
    И черная земля иссякла,
    Неблагодарная, как встарь.
    Я палочку возьму сухую,
    Огонь добуду из нее,
    Пускай уходит в ночь глухую
    Мной всполошенное зверье!

    Петух и лев, широкохмурый
    Орел и ласковый медведь —
    Мы для войны построим клеть,
    Звериные пригреем шкуры.
    А я пою вино времен —
    Источник речи италийской —
    И в колыбели праарийской
    Славянский и германский лен!

    Италия, тебе не лень
    Тревожить Рима колесницы,
    С кудахтаньем домашней птицы
    Перелетев через плетень?
    И ты, соседка, не взыщи —
    Орел топорщится и злится:
    Что, если для твоей пращи
    Тяжелый камень не годится?

    В зверинце заперев зверей,
    Мы успокоимся надолго,
    И станет полноводней Волга,
    И рейнская струя светлей,—
    И умудренный человек
    Почтит невольно чужестранца,
    Как полубога, буйством танца
    На берегах великих рек.

    1916, 1935

    * * *
    Темных уз земного заточенья
    Я ничем преодолеть не мог,
    И тяжелым панцирем презренья
    Я окован с головы до ног.

    Иногда со мной бывает нежен
    И меня преследует двойник,
    Как и я - он так же неизбежен
    И ко мне внимательно приник.

    И, глухую затаив развязку,
    Сам себя я вызвал на турнир,
    С самого себя срываю маску
    И презрительный лелею мир.

    Я своей печали недостоин
    И моя последняя мечта -
    Роковой и краткий гул пробоин
    Моего узорного щита.

    * * *
    Заблудился я в небе - что делать?
    Тот, кому оно близко,- ответь!
    Легче было вам, Дантовых девять
    Атлетических дисков, звенеть.

    Не разнять меня с жизнью: ей снится
    Убивать и сейчас же ласкать,
    Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
    Флорентийская била тоска.

    Не кладите же мне, не кладите
    Остроласковый лавр на виски,
    Лучше сердце мое разорвите
    Вы на синего звона куски...

    И когда я усну, отслуживши,
    Всех живущих прижизненный друг,
    Он раздастся и глубже и выше -
    Отклик неба - в остывшую грудь.

    9-19 марта 1937

    Прикрепления: 0082927.jpg (26.7 Kb)


     
    БастДата: Вторник, 08.02.2011, 23:32 | Сообщение # 128
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Сегодня ДР у моего любимого писателя smile Заявляю всем прямо и открыто- ЖЮЛЬ ВЕРН ГЕНИЙ!!!!
    Это море знаний, описанных увлекательным языком! Это безудержная фантазия! Это взгляд сквозь годы и предвидение будущего наконец))

    Ставлю отрывок самой классной его книги- ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ
    Тем , кто не читал- это полная энциклопедия выживания на необитаемом острове. wink Прочитать ОЧЕНЬ рекомендууууую! biggrin

    — Ну что ж, мистер Сайрес, с чего начнём? — спросил на следующее утро Пенкроф.
    — С самого начала, — ответил инженер.
    Действительно, островитянам пришлось начинать с самого начала. У них не было никаких инструментов для изготовления необходимейшей утвари; не могли они также подражать природе, у которой впереди очень много времени, и поэтому она не торопится, сберегая свои силы. У них как раз не было времени; борясь за своё существование, они должны были немедленно изготовить очень многое, и если не делать изобретения на каждом шагу, то по крайней мере воспользоваться опытом других людей. Для них железо и сталь существовали ещё в состоянии минералов, гончарные изделия пока ещё были просто глиной, а для одежды им предстояло ещё найти материал. Надо, однако, сказать, что наши островитяне были действительно людьми в лучшем, в самом высоком значении этого слова. Инженер Смит не мог и желать себе более толковых и усердных помощников, более преданных товарищей. Он побеседовал с каждым и знал их способности и склонности.

    Гедеон Спилет, талантливый журналист, изучил очень многое, чтоб иметь возможность говорить в своих статьях обо всём; он и умом и руками должен помочь устройству колонии на острове. Спилет справится с любой задачей, а так как он страстный охотник, то пусть охота, которая до сих пор была для него развлечением, станет отныне его обязанностью.

    Герберт — славный мальчик, обладающий большими познаниями в естественной истории; он окажет серьёзную помощь общему делу.
    Наб — это воплощённая преданность. Умный, ловкий и неутомимый, силач, обладающий железным здоровьем, он к тому же понимал толк в кузнечном деле. Наб, конечно, будет очень полезен колонии.
    Пенкроф плавал по всем морям и океанам, плотничал на кораблестроительных верфях в Бруклине, бывал и подручным портного на государственных кораблях, садовником и землепашцем, когда приезжал на побывку домой, — словом, как и подобает моряку, он был мастер на все руки.
    Право, тут словно нарочно подобралась пятёрка товарищей, способных бороться с судьбой и победить её.
    «Начнём с самого начала», — сказал Сайрес Смит. Этим началом было устройство важного приспособления для обработки минерального сырья, которое давало природа. Известно, какую роль в этой обработке играет высокая температура. Топлива — как дров, так и каменного угля — имелось достаточно. Нужно было только сложить печь.

    — А для чего эта печь? — спросил Пенкроф.
    — Понаделаем себе всяких горшков. Они нам очень нужны, — ответил Сайрес Смит.
    — А из чего печь сложим?
    — Из кирпичей.
    — А кирпичи из чего сделаем?
    — Из глины. В дорогу, друзья! Чтобы зря сырьё не перетаскивать, давайте устроим мастерские на месте его добычи. Наб принесёт нам провизии, а уж огня для приготовления пищи у нас будет достаточно.
    — Прекрасно, — заметил журналист. — Огня будет достаточно, а вот пищи может и не быть, раз нет оружия для охоты.
    — Эх, если б хоть самый обыкновенный ножик был! — вздохнул моряк.
    — Что тогда? — спросил Сайрес Смит.
    — Как что? Да я бы живо сделал лук и стрелы. И было бы у нас к столу сколько угодно дичи!
    — Да… нож, какое-нибудь лезвие, — задумчиво произнёс инженер, будто разговаривая сам с собой.
    Взгляд его случайно упал на Топа, сновавшего по берегу. Глаза Сайреса Смита заблестели.
    — Топ, сюда! — крикнул он.
    Пёс подбежал к хозяину. Сайрес Смит обхватил руками голову собаки, расстегнул ошейник и, разломав его пополам, сказал:
    — Вот вам, Пенкроф, два ножа!

    В ответ моряк дважды крикнул «ура». Ошейник Топа сделан был из тонкой полосы закалённой стали. Достаточно было наточить её о камень, чтобы получилось острое лезвие, а потом снять шероховатость осколком мелкозернистого песчаника. Такие камни в изобилии встречались на берегу, и два часа спустя в колонии уже имелось два острых клинка, к ним легко было приделать по прочной рукоятке.
    Появление первого орудия было встречено ликованием, как большая победа. Да это и действительно было победой, и притом, одержанной вовремя.

    Двинулись в путь. Сайрес Смит повёл товарищей на западный берег озера, туда, где он вчера заметил много глины, образец которой захватил с собой. Сначала шли вдоль реки Благодарения, потом пересекли плато Кругозора и, пройдя около пяти миль, остановились на поляне, в двухстах шагах от озера Гранта.

    Дорогой Герберт нашёл дерево, из ветвей которого индейцы в Южной Америке делают луки. Это дерево — крехимба — принадлежит к семейству пальмовых, но не приносит съедобных плодов. Выбрав длинные и ровные ветви, Пенкроф срезал их, ободрал листья, потом подстрогал ветки на концах так, чтобы посередине они были толще и крепче; оставалось только найти растение, пригодное для тетивы. Растение это, принадлежащее к семейству мальвовых, к роду гибиска, имеет замечательно прочные волокна, которые по прочности, пожалуй, не уступают сухожилиям животных. Так Пенкроф изготовил довольно основательные луки; не хватало только стрел. Правда, стрелы нетрудно сделать из твёрдых и прямых веток без сучков, но как их снабдить острыми наконечниками? Ведь материал, который мог бы заменить железо вряд ли будет легко найти. Пенкроф утешал себя мыслью, что он потрудился на совесть, а во всём остальном поможет случай.

    Островитяне пришли на то место, которое они обследовали накануне. Почва здесь состояла из красной глины, которая идёт на выделку кирпича и черепицы, и, следовательно, колонисты вполне могли осуществить свой замысел. Рабочие руки имелись. Производство кирпича дело не такое уж сложное. Надобно было глину замесить с песком, слепить кирпичи и обжечь их в огне большого костра.

    Обычно кирпичи делают при помощи форм, но колонистам пришлось заняться формовкой голыми руками. Весь день, до темноты, и весь следующий день посвятили выделке кирпичей. Глину, смоченную водой, месили и руками и ногами, потом массу делили на бруски равной величины. Опытный рабочий может за двенадцать часов изготовить вручную до десяти тысяч кирпичей, но пять наших мастеров на острове Линкольна за два дня работы сделали не больше трёх тысяч штук; сырые кирпичи уложили рядами, так им следовало лежать, чтобы как следует высохнуть, три-четыре дня, а затем можно было приступить к обжигу...

    Всю книгу можно прочитать ЗДЕСЬ.


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Воскресенье, 10.04.2011, 17:19 | Сообщение # 129
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Белла Ахмадулина (10 апреля 1937 - 29 ноября 2010)



    * * *
    Живут на улице Песчаной
    два человека дорогих.
    Я не о них.
    Я о печальной
    неведомой собаке их.

    Эта японская порода
    ей так расставила зрачки,
    что даже страшно у порога -
    как их раздумья глубоки.

    То добрый пес. Но, замирая
    и победительно сопя,
    надменным взглядом самурая
    он сможет защитить себя.

    Однажды просто так, без дела
    одна пришла я в этот дом,
    и на диване я сидела,
    и говорила я с трудом.

    Уставив глаз свой самоцветный,
    всё различавший в тишине,
    пёс умудренный семилетний
    сидел и думал обо мне.

    И голова его мигала.
    Он горестный был и седой,
    как бы поверженный микадо,
    усталый и немолодой.

    Зовется Тошкой пёс. Ах, Тошка,
    ты понимаешь всё. Ответь,
    что так мне совестно и тошно
    сидеть и на тебя глядеть?

    Всё тонкий нюх твой различает,
    угадывает наперед.
    Скажи мне, что нас разлучает
    и всё ж расстаться не дает?
    1958

    * * *

    Опять в природе перемена,
    окраска зелени груба,
    и высится высокомерно
    фигура белого гриба.

    И этот сад собой являет
    все небеса и все леса,
    и выбор мой благословляет
    лишь три любимые лица.

    При свете лампы умирает
    слепое тело мотылька
    и пальцы золотом марает,
    и этим брезгает рука.

    Ах, Господи, как в это лето
    покой в душе моей велик.
    Так радуге избыток цвета
    желать иного не велит.

    Так завершенная окружность
    сама в себе заключена
    и лишнего штриха ненужность
    ей незавидна и смешна.
    1959

    АПРЕЛЬ

    Вот девочки - им хочется любви.
    Вот мальчики - им хочется в походы.
    В апреле изменения погоды
    объединяют всех людей с людьми.

    О новый месяц, новый государь,
    так ищешь ты к себе расположенья,
    так ты бываешь щедр на одолженья,
    к амнистиям склоняя календарь.

    Да, выручишь ты реки из оков,
    приблизишь ты любое отдаленье,
    безумному даруешь просветленье
    и исцелишь недуги стариков.

    Лишь мне твоей пощады не дано.
    Нет алчности просить тебя об этом.
    Ты спрашиваешь - медлю я с ответом
    и свет гашу, и в комнате темно.
    1960

    ВЗОЙТИ НА СЦЕНУ

    Пришла и говорю: как нынешнему снегу
    легко лететь с небес в угоду февралю,
    так мне в угоду вам легко взойти на сцену.
    Не верьте мне, когда я это говорю.

    О, мне не привыкать, мне не впервой, не внове
    взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.
    Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,
    и он умрет, как снег, и превратится в грязь.

    Неможется! Нет сил! Я отвергаю участь
    явиться на помост с больничной простыни.
    Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас!
    О, кто-нибудь, приди и время растяни!

    По грани роковой, по острию каната -
    плясунья, так пляши, пока не сорвалась.
    Я знаю, что умру, но я очнусь, как надо.
    Так было всякий раз. Так будет в этот раз.

    Исчерпана до дна пытливыми глазами,
    на сведенье ушей я трачу жизнь свою.
    Но тот, кто мной любим, всегда спокоен в зале.
    Себя не сохраню, его не посрамлю.

    Когда же я очнусь от суетного риска
    неведомо зачем сводить себя на нет,
    но скажет кто-нибудь: она была артистка,
    и скажет кто-нибудь: она была поэт.

    Измучена гортань кровотеченьем речи,
    но весел мой прыжок из темноты кулис.
    В одно лицо людей, всё явственней и резче,
    сливаются черты прекрасных ваших лиц.

    Я обращу в поклон нерасторопность жеста.
    Нисколько мне не жаль ни слов, ни мук моих.
    Достанет ли их вам для малого блаженства?
    Не навсегда прошу - но лишь на миг, на миг.
    1973

    Прикрепления: 4233194.jpg (21.1 Kb)


     
    БастДата: Воскресенье, 10.04.2011, 19:28 | Сообщение # 130
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    Вот девочки - им хочется любви.
    Вот мальчики - им хочется в походы.
    В апреле изменения погоды
    объединяют всех людей с людьми.

    Как точно сказано...Ни прибавить, ни убавить. smile


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    РимскийДата: Среда, 15.06.2011, 22:33 | Сообщение # 131
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Константин Бальмонт

    ЧАЙКА

    Чайка, серая чайка с печальными криками носится
    Над холодной пучиной морской.
    И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы
    Так полны безграничной тоской?

    Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось.
    Закурчавилась пена седая на гребне волны.
    Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная,
    Бесприютная чайка из дальней страны.

    АРОМАТ СОЛНЦА

    Запах солнца? Что за вздор!
    Нет, не вздор.
    В солнце звуки и мечты,
    Ароматы и цветы
    Все слились в согласный хор,
    Все сплелись в один узор.

    Солнце пахнет травами,
    Свежими купавами,
    Пробужденною весной,
    И смолистою сосной.

    Нежно-светлоткаными,
    Ландышами пьяными,
    Что победно расцвели
    В остром запахе земли.

    Солнце светит звонами,
    Листьями зелеными,
    Дышит вешним пеньем птиц,
    Дышит смехом юных лиц.

    Так и молви всем слепцам:
    Будет вам!
    Не узреть вам райских врат,
    Есть у солнца аромат,
    Сладко внятный только нам,
    Зримый птицам и цветам!

    ЖАР-ПТИЦА

    То, что люди называли по наивности любовью,
    То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,
    Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,
    Как поймать ее, я знаю, но другим не расскажу.

    Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,
    Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.
    То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,
    Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.

    День мой ярче дня земного, ночь моя не ночь людская,
    Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.
    И меня поймут лишь души, что похожи на меня,
    Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!


     
    токиоДата: Пятница, 17.06.2011, 22:06 | Сообщение # 132
    Группа: Всадники
    Сообщений: 499
    Награды: 1
    Замечания: 0%
    Статус: Offline
    Quote (Римский)
    День мой ярче дня земного, ночь моя не ночь людская, Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая. И меня поймут лишь души, что похожи на меня,

    Римский а он случайно не наркоман? Хотя красиво.


    токио
     
    РимскийДата: Пятница, 17.06.2011, 23:51 | Сообщение # 133
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Quote (токио)
    Римский а он случайно не наркоман?

    В каком - то смысле, да)) Поэт... smile Люблю его стихи.

    Будем как Солнце! Забудем о том,
    Кто нас ведет по пути золотому,
    Будем лишь помнить, что вечно к иному,
    К новому, к сильному, к доброму, к злому,
    Ярко стремимся мы в сне золотом.
    Будем молиться всегда неземному,
    В нашем хотеньи земном!
    Будем, как Солнце всегда молодое,
    Нежно ласкать огневые цветы,
    Воздух прозрачный и все золотое.
    Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,
    Будь воплощеньем внезапной мечты!
    Только не медлить в недвижном покое,
    Дальше, еще, до заветной черты,
    Дальше, нас манит число роковое
    В Вечность, где новые вспыхнут цветы.
    Будем как Солнце, оно — молодое.
    В этом завет красоты!


     
    РимскийДата: Воскресенье, 21.08.2011, 11:17 | Сообщение # 134
    Группа: Император
    Сообщений: 824
    Награды: 7
    Статус: Offline
    Леонид Николаевич Андреев( 21 августа 1871, Орёл, Российская империя — 12 сентября 1919, Нейвола, Финляндия) — русский писатель. Представитель Серебряного века русской литературы. Считается родоначальником русского экспрессионизма.

    Друг.

    Когда поздней ночью он звонил у своих дверей, первым звуком после колокольчика был звонкий собачий лай, в котором слышались и боязнь чужого и радость, что это идет свой. Потом доносилось шлепанье калош и скрип снимаемого крючка.
    Он входил и раздевался в темноте, чувствуя недалеко от себя молчаливую женскую фигуру. А колена его ласково царапали когти собаки, и горячий язык лизал застывшую руку.
    - Ну, что?- спрашивал заспанный голос тоном официального участия.
    - Ничего. Устал,- коротко отвечал Владимир Михайлович и шел в свою комнату.
    За ним, стуча когтями по вощеному полу, шла собака и вспрыгивала на кровать. Когда свет зажженной лампы наполнял комнату, взор Владимира Михайловича встречал упорный взгляд черных глаз собаки. Они говорили: приди же, приласкай меня. И, чтобы сделать это желание более понятным, собака вытягивала передние лапы, клала на них боком голову, а зад ее потешно поднимался, и хвост вертелся, как ручка у шарманки.
    - Друг ты мой единственный!- говорил Владимир Михайлович и гладил черную блестящую шерсть. Точно от полноты чувства, собака опрокидывалась на спину, скалила белые зубы и легонько ворчала, радостная и возбужденная. А он вздыхал, ласкал ее и думал, что нет больше на свете никого, кто любил бы его.
    Если Владимир Михайлович возвращался рано и не уставал от работы, он садился писать, и тогда собака укладывалась комочком где-нибудь на стуле возле него, изредка открывала один черный глаз и спросонья виляла хвостом. И когда, взволнованный процессом творчества, измученный муками своих героев, задыхающийся от наплыва мыслей и образов, он ходил по комнате и курил папиросу за папиросой, она следила за ним беспокойным взглядом и сильнее виляла хвостом.
    - Будем мы с тобой знамениты, Васюк?- спрашивал он собаку, и та утвердительно махала хвостом.
    - Будем тогда печенку есть, ладно?
    "Ладно",- отвечала собака и сладко потягивалась: она любила печенку.
    У Владимира Михайловича часто собирались гости. Тогда его тетка, с которой он жил, добывала у соседей посуду, поила чаем, ставя самовар за самоваром, ходила покупать водку и колбасу и тяжело вздыхала, доставая со дна кармана засаленный рубль. В накуренной комнате звучали громкие голоса. Спорили, смеялись, говорили смешные и острые вещи, жаловались на свою судьбу и завидовали друг другу; советовали Владимиру Михайловичу бросить литературу и заняться другим, более выгодным делом. Одни говорили, что ему нужно лечиться, другие чокались с ним рюмками и говорили о вреде водки для его здоровья. Он такой больной, постоянно нервничающий. Оттого у него припадки тоски, оттого он ищет в жизни невозможного. Все говорили с ним на "ты", и в голосе их звучало участье, и они дружески звали его с собой ехать за город продолжать попойку. И когда он, веселый, кричащий больше всех и беспричинно смеющийся, уезжал, его провожали две пары глаз: серые глаза тетки, сердитые и упрекающие, и черные, беспокойно ласковые глаза собаки.
    Он не помнил, что он делал, когда пил и когда к утру возвращался домой, выпачканный в грязи и мелу и потерявший шляпу. Передавали ему, что во время попойки он оскорблял друзей, а дома обижал тетку, которая плакала и говорила, что не выдержит такой жизни и удавится, и мучил собаку за то, что она не идет к нему ласкаться. Когда же она, испуганная и дрожащая, скалила зубы, то бил ее ремнем. Наступал следующий день; все уже кончали свою дневную работу, а он просыпался, больной и страдающий. Сердце неровно колотилось в груди и замирало, наполняя его страхом близкой смерти, руки дрожали. За стеной, в кухне, стучала тетка, и звук ее шагов разносился по пустой и холодной квартире. Она не заговаривала с Владимиром Михайловичем и молча подавала ему воду, суровая, непрощающая. И он молчал, смотрел на потолок в одно давно им замеченное пятнышко и думал, что он сжигает свою жизнь, и никогда у него не будет ни славы, ни счастья. Он сознавал себя ничтожным, и слабым, и одиноким до ужаса. Бесконечный мир кишел движущимися людьми, и не было ни одного человека, который пришел бы к нему и разделил его муки, безумно-горделивые помыслы о славе и убийственное сознание ничтожества. Дрожащей, ошибающейся рукой он хватался за холодный лоб и сжимал веки, но, как ни крепко он их сжимал, слеза просачивалась и скользила по щеке, еще сохранившей запах продажных поцелуев. А когда он опускал руку, она падала на другой лоб, шерстистый и гладкий, и затуманенный слезой взгляд встречал черные, ласковые глаза собаки, и ухо ловило ее тихие вздохи. И он шептал, тронутый, утешенный:
    - Друг, друг мой единственный!..
    Когда он выздоравливал, к нему приходили друзья и мягко упрекали его, давали советы и говорили о вреде водки. А те из друзей, кого он оскорбил пьяный, переставали кланяться ему. Они понимали, что он не хотел им зла, но они не желали натыкаться на неприятность. Так, в борьбе с самим собой, неизвестностью и одиночеством, протекали угарные, чадные ночи и строго карающие светлые дни. И часто в пустой квартире гулко отдавались шаги тетки, и на кровати слышался шепот, похожий на вздох:
    - Друг, друг мой единственный!..
    И наконец она пришла, эта неуловимая слава, пришла, нежданная- негаданная, и наполнила светом и жизнью пустую квартиру. Шаги тетки тонули в топоте дружеских ног, призрак одиночества исчез, и замолк тихий шепот. Исчезла и водка, этот зловещий спутник одиноких, и Владимир Михайлович более не оскорблял ни тетки, ни друзей. Радовалась и собака. Еще звончее стал ее лай при поздних встречах, когда он, ее единственный друг, приходил добрый, веселый, смеющийся, и она сама научилась смеяться; верхняя губа ее приподнималась, обнажая белые зубы, и потешными складками морщился нос. Веселая, шаловливая, она начинала играть, хватала его вещи и делала вид, что хочет унести их, а когда он протягивал руки, чтобы поймать ее, подпускала его на шаг и снова убегала, и черные глаза ее искрились лукавством. Иногда он показывал собаке на тетку и кричал: "куси", и собака с притворным гневом набрасывалась на нее, тормошила ее юбку и, задыхаясь, косилась черным лукавым глазом на друга. Тонкие губы тетки кривились в суровую улыбку, она гладила заигравшуюся собаку по блестящей голове и говорила:
    - Умная собака, только вот супу не любит.
    А по ночам, когда Владимир Михайлович работал и только дребезжание стекол от уличной езды нарушало тишину, собака чутко дремала возле него и пробуждалась при малейшем его движении.
    - Что, брат, печенки хочешь?- спрашивал он.
    - Хочу,- утвердительно вилял хвостом Васюк.
    - Ну, погоди, куплю. Что, хочешь, чтобы приласкал? Некогда, брат, некогда. Спи.
    Каждую ночь спрашивал он собаку о печенке, но постоянно забывал купить ее, так как голова его была полна планами новых творений и мыслями о женщине, которую он полюбил. Раз только вспомнил он о печенке; это было вечером, и он проходил мимо мясной лавки, а под руку с ним шла красивая женщина и плотно прижимала свой локоть к его локтю. Он шутливо рассказал ей о своей собаке, хвалил ее ум и понятливость. Немного рисуясь, он передал о том, что были ужасные, тяжелые минуты, когда он считал собаку единственным своим другом, и, шутя, рассказал о своем обещании купить другу печенки, когда будет счастлив... Он плотнее прижал к себе руку девушки.
    - Художник!- смеясь, воскликнула она.- Вы даже камни заставите говорить; а я очень не люблю собак: от них так легко заразиться.
    Владимир Михайлович согласился, что от собаки легко можно заразиться, и промолчал о том, что он иногда целовал блестящую черную морду.
    Однажды днем Васюк играл больше обыкновенного, а вечером, когда Владимир Михайлович пришел домой, не явился встречать его, и тетка сказала, что собака больна. Владимир Михайлович встревожился и пошел в кухню, где на тоненькой подстилке лежала собака. Нос ее был сухой и горячий, и глаза помутнели. Она пошевелила хвостом и печально посмотрела на друга.
    - Что, мальчик, болен? Бедный ты мой!
    Хвост слабо шевельнулся, и черные глаза стали влажными.
    - Ну, лежи, лежи.
    "Надо бы к ветеринару отвезти, а мне завтра некогда. Ну, да так пройдет",- думал Владимир Михайлович и забыл о собаке, мечтая о том счастье, какое может дать ему красивая девушка. Весь следующий день его не было дома, а когда он вернулся, рука его долго шарила, ища звонка, а найдя, долго недоумевала, что делать с этой деревяшкой.
    - Ах да, нужно же позвонить,- засмеялся он и запел:- отворите!
    Одиноко звякнул колокольчик, зашлепали калоши, и скрипнул снимаемый крючок. Напевая, Владимир Михайлович прошел в комнату, долго ходил, прежде чем догадался, что ему нужно зажечь лампу, потом разделся, но еще долго держал в руках снятый сапог и смотрел на него так, как будто это была красивая девушка, которая сегодня сказала так просто и сердечно: да, я люблю вас. И, улегшись, он все продолжал видеть ее живое лицо, пока рядом с ним не встала черная, блестящая морда собаки, и острой болью кольнул в сердце вопрос: а где же Васюк? Стало совестно, что он забыл больную собаку, но не особенно: ведь не раз Васюк бывал болен, и ничего же. А завтра можно пригласить ветеринара. Но, во всяком случае, не нужно думать о собаке и о своей неблагодарности - это ничему не помогает и уменьшает счастье.
    С утра собаке стало худо. Ее мучила рвота, и, воспитанная в правилах строгого приличия, она тяжело поднималась с подстилки и шла на двор, шатаясь, как пьяная. Ее маленькое черное тело лоснилось, как всегда, но голова была бессильно опущена, и посеревшие глаза смотрели печально и удивленно. Сперва Владимир Михайлович сам вместе с теткой раскрывал собаке рот с пожелтевшими деснами и вливал лекарство, но она так мучилась, так страдала, что ему стало тяжело смотреть на нее, и он оставил ее на попечение тетки. Когда же из-за стены доходил до него слабый, беспомощный стон, он закрывал уши руками и удивлялся, до чего он любил эту бедную собаку.
    Вечером он ушел. Когда перед тем он заглянул в кухню, тетка стояла на коленях и гладила сухой рукой шелковистую, горячую голову. Вытянув ноги, как палки, собака лежала тяжелой и неподвижной, и, только наклонившись к самой ее морде, можно было услышать тихие и частые стоны. Глаза ее, совсем посеревшие, устремились на вошедшего, и, когда он осторожно провел по лбу, стоны сделались явственнее и жалобнее.
    - Что, брат, плохо дело? Ну, погоди, выздоровеешь, печенки куплю.
    - Суп есть заставлю,- шутливо пригрозила тетка.
    Собака закрыла глаза, и Владимир Михайлович, ободренный шуткой, торопливо ушел и на улице нанял извозчика, так как боялся опоздать на свидание с Натальей Лаврентьевной.
    В эту осеннюю ночь так свеж и чист был воздух, так много звезд сверкало на темном небе. Они падали, оставляя огнистый след, и вспыхивали, и голубым светом озаряли красивое женское лицо, и отражались в темных глазах - точно светляк появлялся на дне черного глубокого колодца. И жадные губы беззвучно целовали и глаза эти, и свежие, как воздух ночи, уста, и холодную щеку. Ликующие, дрожащие любовью голоса, сплетаясь, шептали о радости и жизни.
    Подъезжая к дому, Владимир Михайлович вспомнил о собаке, и грудь его заныла от темного предчувствия. Когда тетка отворила дверь, он спросил:
    - Ну, что Васюк?
    - Околел. Через час после твоего ухода.
    Околевшую собаку уже вынесли и выбросили куда-то, и подстилка была убрана. Но Владимир Михайлович и не хотел видеть трупа: это было бы слишком тяжелое зрелище. Когда он улегся спать и в пустой квартире замолкли все звуки, он заплакал, сдерживая себя. Безмолвно кривились его губы, и слезы набухали под закрытыми веками и быстро скатывались на грудь. Ему было стыдно, что он целовал женщину в тот миг, когда здесь, на полу, одиноко умирал тот, кто был его другом. И он боялся, что подумает тетка о нем, серьезном человеке, услышав, что он плачет о собаке.
    С тех пор прошло много времени. Слава ушла от Владимира Михайловича так же, как и пришла - загадочная и жестокая. Он обманул надежды, которые возлагали на него, и все были злы на этот обман и выместили его негодующими речами и холодными насмешками. А потом, точно крышка гроба, опустилось на него мертвое, тяжелое забвение.
    Женщина покинула его: она также считала себя обманутой.
    Проходили угарные, чадные ночи и беспощадно карающие белые дни, и часто, чаще, чем прежде, гулко раздавались в пустой квартире шаги тетки, а он лежал на своей кровати, смотрел в знакомое пятнышко на потолке и шептал:
    - Друг, друг мой единственный...
    И бессильно падала на пустое место дрожащая рука.
    Прикрепления: 4456061.jpg (80.4 Kb)


     
    БастДата: Воскресенье, 21.08.2011, 15:59 | Сообщение # 135
    Группа: Император
    Сообщений: 3487
    Награды: 10
    Статус: Offline
    Такой рассказ ты поставил.... Очень думать заставляет. И о дружбе, и о любви вообще...
    Прикрепления: 3672717.jpg (413.7 Kb)


    Жизнь коротка, искусство вечно.
     
    Форум » Общение :) » Увлечения » Литературная страничка
    Поиск:
    © 2008-2013 Карта сайта 29.03.2024, 17:30